Камнем преткновения для советского суда стал бы иск за гибель телезрителей. Ведь при всем желании не обвинишь телезрителей, что сидели перед телевизором без касок и бронежилетов. Обвинить предприятие? Государственное? Это значит - государство виновато? Советское-то? Суд такого извращения принципов никак не перенесет. Человек виновен перед государством - это да. А если нет, то никто. Семь десятков лет наши суды только в одну сторону гайку крутили. Сколько последних лет идет разговор о самостоятельности, независимости судов, служении закону и только закону.

«Проспект Мира» публикует воспоминания 63-летнего железногорца Валерия Николаевича Махонина. 30 лет назад он, простой водитель с ГХК, по собственному желанию отправился ликвидировать последствия Чернобыльской катастрофы. О том, что он пережил за два месяца 1986 года, Валерий Николаевич рассказал проекту «Черная быль».

Пошел я к своему начальнику и говорю: «Поеду в Чернобыль людей спасать». А он мне: «Поезжай, если хочешь». Погрузили нас в автобус, довезли до аэропорта в Емельяново, нас уже там самолет ждал. Сели мы в самолет, долетели сначала до Киева, а оттуда доехали до бывшего пионерлагеря «Голубые озера». Встретил нас там человек, забыл его имя-фамилию, и спрашивает: «Кто из вас знает, что такое радиация?» Говорю: «Я знаю, поскольку на горно-химическом комбинате работаю». И снова спрашивают: «А есть ли среди вас, вновь прибывших, водители? Если есть, то какой категории?» Тогда я снова отвечаю: «Я водитель. У меня все категории. И грузовик, и автобус могу водить». «Хорошо, - мне говорят, - будете цемент возить. Вот паровозы стоят, грузитесь цементом». Подъехали мы к паровозам, а там немецкие бетононасосы для бетонзавода стоят. Классная техника. Нас быстренько цементом загрузили, и погнали мы на станцию.

Освинцованный автобус, водителем которого был Валерий Махонин (четвертый слева во 2-ом ряду)

Отвез я цемент в Чернобыль, вернулся, а мне говорят: «Рабочих много, а водителей мало, нам водитель автобуса нужен».

Дали мне освинцованный внутри автобус. Пассажиры в освинцованном салоне, а я-то, водитель, открыт и ничем не защищен, разве что одна дверь в кабине водительской освинцована… Но, раз надо, значит, везу.

Вот я еду к станции - страх божий! Реактор весь разворочен, развалило его взрывом, и будто радуга по нему идет. Говорю ребятам: «Не смотрите туда, чтоб катаракту не заработать». А сам очки черные надел, чтоб хоть как-то глаза защитить - я ж ведь знаю, что такое радиация. Ликвидаторов пособирали со всего Союза, всех национальностей, некоторые по-русски плохо понимают… Особенно трудно с мусульманами было: надо работать, а они усядутся и молятся Аллаху. Я им говорю: «Вы же сюда людей спасать приехали, чего сидите снопами?» А они мне: «Мы свои 25 рентген уже схватили, долг выполнили, теперь пусть другие едут, да хоть весь Союз».

Я работал в четвертом районе на четвертом блоке - там все по районам поделены были, и у каждого подразделения своя задача. Нашей задачей было залить 4-ый блок бетоном изнутри, чтоб от других блоков отсечь.

Господи, насмотрелся я всякого… При мне в разлом запускали роботов для производства опасных для жизни людей работ - уровень радиации был слишком высоким. Но даже электроника не выдерживала такого уровня радиации, роботы отказывали, «замирали».

Были там по всей зоне пункты, где «дозики» измеряли уровень загрязнения. На этих пунктах мыли мы технику порошком, да разве таким способом можно технику очистить? Когда приборы у «дозиков» зашкаливать начинало, загрязненную технику попросту бросали возле станции. Вы даже не представляете, сколько вокруг станции брошенной техники стояло.

Было у меня несколько пропусков. Один - красный, который «всюду», другой - «зеленый», с ограничениями. «Красный пропуск» у меня забрали перед тем, как мне домой ехать, а «зеленый» так у меня и остался на память.

По «красному пропуску» съездил я в Припять. Попросила меня о том одна женщина, диспетчер, которая раньше в Припяти жила. Когда из Припяти эвакуировались, то все вещи побросали, потому что они «звенели».

«Зачем тебе те вещи? Они же зараженные!» - я женщину спросил. А она мне: «Осень уже, похолодает скоро, мне же в чем-то ходить надо. Но кроме тех зараженных вещей ничего больше нет, да и купить новые не на что». Ну, взяли мы с собою «дозика» и поехали. Стал «дозик» вещи осматривать - всё звенит, везде приборы зашкаливают. Кое-как одно пальто выбрал, чуть меньше других вещей зараженное. «Вот это бери! - сказал. - Хотя и это пальто тоже брать нежелательно». А еще деда, оставшегося жить в Припяти после катастрофы на ЧАЭС, никогда не забуду! Отказался он наотрез дом покидать, сказал, что терять ему нечего: сын того деда на ЧАЭС работал. Погиб он. И старуха дедова в тот момент, как случилась катастрофа на ЧАЭС, умерла. Сердечница она была. Похоронил ее дед в саду возле дома… Деда того медики как подопытного кролика воспринимали… Раз в неделю приходил он к нам за продуктами, закупался и снова отправлялся жить в Припять. А когда у нас в лагере бывал, то медики его осматривали, следили, стало быть, за его состоянием. Когда я из Чернобыля уезжал, жив еще был дед тот…

Были случаи мародерства в Припяти и Чернобыле. Задержали одного мародера, который лазил по квартирам, забирал золото и деньги, делал тайники. Прямо в Чернобыле он предстал перед военным трибуналом. Осудили его на 10 лет строго режима.

Кормили нас в столовых хорошо. Три раза в день. Как на убой. Всё что хочешь, давали, вплоть до черной и красной икры. С водой сначала проблем не было. До того, как саркофаг стали закрывать, воды всякой было вдоволь: сколько хочешь, столько пей. А вот когда саркофаг стали закрывать, вода обрела тухлый привкус. Привезли нам какую-то тухлую минералку. Пришлось ее пить…

Нельзя было, чтобы вода на реактор попадала. Над станцией каждый день вертолеты летали и бомбили тучи, чтобы никаких осадков не было. Дождя не было, жара стояла страшная - плюс 40-50 градусов. Реактор, хоть и авария произошла, всё равно еще работал. Каждые полчаса фукал. Это значит, что выбросы радиоактивные регулярно производились. Как реактор фукнет, так у меня мурашки по всему телу, будто кто иголками колет. То, что выбросы - каждые полчаса, от нас скрывали, но тело ведь не обманешь, тело чувствует… Некоторые люди через каждые полчаса кашлять начинали…

Стояли мы в 120-и километрах от ЧАЭС, нас возили на автобусе до границы тридцатикилометровой зоны. А затем я пересаживался за руль освинцованного автобуса и вез людей к 4-ому блоку. Работал по 18-20 часов с сутки. Перегрузки были у всех. Многие за рулем засыпали, потому и аварий случалось много. Помню одного тракториста… Подъезжаем к блоку, смотрим: трактор гудит, вроде как работает, но на месте стоит. Кабина освинцованная, но всё же видно, что кто-то там за рулем в свинцовом куполе сидит - то ли помер, то ли спит. Стучали-стучали, он нас не слышит, но тогда говорю ребятам: «Тащите лом! Может, жив еще человек и удастся его спасти!» Кое-как открыли мы ту кабину, выволокли бедолагу. Но спасти успели. Жив он.

Когда накопители начальника участка и главного инженера, привезенные ими с собою из Томска, стали показывать 50 рентген, я свою кассету выбросил… А те данные, что в моей карточке, это данные за пару дней, не более.

Я многое видел. К примеру, видел, как лазерными установками отсекали металлические конструкции над развороченным блоком реактора перед тем, как его бетоном залить. В то время это была секретная информация.

Еще знаю - сам видел - что трубы, по которым бетон подавался, часто менять приходилось. Никто понять не мог, в чём дело… Потом КГБ-шники по секрету рассказали, что на бетонном заводе работали вредители. Сверху в машины сбрасывали камни, которые забивали насосы и трубы. Вроде бы поймали тех вредителей.

Не пойму, зачем кому-то понадобилось мешать ликвидации аварии?! Японцам что ли?

В приемной губернатора А. Хлопонина; В. Махонин - во втором ряду второй справа

Я приехал домой весь «пропитанный» радиацией, звенел, чуть ли не светился в темноте… Сам как источник радиации был… Обещали нас встретить в аэропорту, да никто не встретил… Добирался на общественном транспорте… Приехал домой, а жена меня на порог не пускает: «Снимай с себя всё на лестничной площадке, вплоть до трусов и носков! Упакуй в мешки, а потом - в душ». Ну я так и сделал: огляделся - нет никого на лестничной клетке - разделся догола и в душ сиганул. Потом понес свои вещи на комбинат, думал, девочки отстирают. Да не смогли они ничего отстирать. Всё выбросить пришлось. А дозиметристы наши ГХК-овские сказали, что нельзя мне было в общественном транспорте ехать, поскольку, даже будучи без одежды, голышом, весь звеню…

Горько мне, что отношение к нам нынче не слишком хорошее… Квартиру обещали - не дали, путевки на лечение - не дали, а в поликлинику я и сам перестал ходить… Бесполезно… Даже лекарства бесплатные не получить… Но всё равно я ни о чём не жалею, ведь у каждого человека - своя судьба. Какая бы эта судьба ни была, но она - моя. И точка!»

Больше фото и оригинал текста - здесь: http://www.чернаябыль.рф/likvidatory/26-maxonin-valerij-nikolaevich.html

Ежегодно в преддверии годовщины катастрофы на Чернобыльской АЭС мы вспоминаем о Чернобыле и о ликвидаторах. Город Припять и его жители до сих пор оставались как бы за кадром. Сегодня ТАЙМЕР исправляет это упущение.

Воспоминаниями о событиях тех дней с ТАЙМЕРОМ поделилась некогда жительница Припяти, сотрудник Чернобыльского монтажного управления, а ныне председатель Суворовской районной организации «Союз. Чернобыль. Украина» Лидия Романченко.

Лидия и Николай Романченко у подъезда своего дома. Припять. 2006 год.

Мы позволим себе дополнять её рассказ небольшими комментариями, которые, на наш взгляд, позволят читателю лучше понять, что же происходило на Чернобыльской АЭС и вокруг неё в те страшные дни.

…о жизни в Припяти

Это был молодой город, молодой и населением (средний возраст жителей Припяти - 26 лет), и своим возрастом. Первый камешек города был заложен в 1970 году, а в 1973 году нам с мужем дали там квартиру и мы перебрались с детьми туда жить.

Газета «Радянська Украина», 1977 год. Мужчина с блокнотом в центре - Николай Романченко.

В 1973 году Припять состояла из двух микрорайонов, один из которых только начинался строиться. Всё остальное это был пустырь и лес. Но Припять быстро развивалась и расстраивалась. Жили мы очень хорошо! У нас всё было самое лучшее: лучшее медобслуживание, лучшее образование для наших детей, лучшие условия для жизни! У нас была не просто поликлиника, а медико-санитарная часть от Москвы. Она называлась МСЧ-126, диспансеризацию мы проходили не для галочки, а по-настоящему. Наших детей учили лучшие учителя, в каждой школе работало 5-6 Заслуженных учителей Украины или СССР. О нас заботились, мы были обласканы судьбой! Это был образцово-показательный город - город-сказка!

Припять. Май 1983 года.

…об аварии

За год до аварии у нас появился третий ребёнок. Поэтому я в то время находилась в декретном отпуске, а муж работал бригадиром строительной бригады на строительстве 5-го и 6-го блоков ЧАЭС. Когда произошла авария, мы спали и даже не знали, что что-то случилось. Утром 26 апреля я отправила старших детей в школу и осталась с малышом дома.

ОТ РЕДАКЦИИ. В это время на станции велась отчаянная борьба с локализацией последствий аварии: спешно (и, как впоследствии оказалось, напрасно) подавали воду для охлаждения разрушенного реактора №4, в аварийном режиме «гасили» остальные энергоблоки станции. Многие из сотрудников станции к тому моменту уже получили смертельные дозы облучения; в первых числах мая они в страшных муках умрут в московской клинике №6.

Четвёртый энергоблок Чернобыльской АЭС. Май 1986 года. Более низкое здание слева - машинный зал Чернобыльской АЭС.

Где-то около 8 утра мне позвонила соседка и сказала, что её соседка со станции не вернулась, там авария произошла. Я сразу же кинулась к своим соседям, кумовьям, а они с ночи уже «на сумках» сидят: им кум позвонил и рассказал об аварии. К часам одиннадцати наши дети прибежали домой и рассказали, что в школе забили все окна и двери, и их никуда не выпускали, а потом помыли вокруг школы территорию и машины, выпустили их на улицу и сказали бежать домой.

Наш друг-стоматолог рассказывал, что их всех ночью подняли по тревоге и вызвали в больницу, куда всю ночь возили людей со станции. Облучённых сильно тошнило: к утру вся больница была в рвотных массах. Это было жутко!

ОТ РЕДАКЦИИ: Тошнота - один из первых признаков острой лучевой болезни. После очищающих кровь капельниц многим из госпитализированных стало значительно лучше: убийственный характер полученных ими поражений начнёт проявляться лишь через много дней. Это состояние иногда называют «состоянием живого трупа»: человек обречён, но чувствует себя почти нормально.

К часам 12-ти к станции и в город начали въезжать БТРы. Это было жуткое зрелище: эти молодые ребята шли на смерть, она сидели там даже без «лепесточков» (респираторов), не защищены вообще были! Войска всё прибывали, всё больше становилось милиции, вертолёты летали. Телевидение нам отключили, поэтому о самой аварии, что именно произошло и каковы масштабы, мы ничего не знали.

ОТ РЕДАКЦИИ: В этот момент уже начались работы по ликвидации последствий аварии. Первыми в бой с аварийным реактором пошли вертолётчики . В образовавшийся после взрыва провал сбрасывали тонны песка и свинца, чтобы остановить доступ кислорода и прекратить горение реакторного графита - пожар, дым от которого выносил в атмосферу новые и новые порции радиоактивной грязи. Пилоты вертолётов летали практически без защиты, многие из них быстро переоблучились.

Об эвакуации

По радио сообщили, что к 15.00 всему населению необходимо быть готовым к эвакуации. Для этого нужно собрать с собой необходимые на три дня вещи и продукты и выйти на улицу. Мы так и сделали.

Мы жили почти на окраине города, и получилось так, что после того, как мы вышли, мы ещё больше часа простояли на улице. В каждом дворе было по 3-4 милиционера, которые делали поквартирный обход, они заходили в каждый дом и каждую квартиру. Тех, кто не хотел эвакуироваться, выводили силой. Подъезжали автобусы, люди загружались и выезжали. Вот так мы и уехали со 100 рублями в кармане и вещами и продуктами на три дня.

Эвакуация из припяти. Обратите внимание на практически полное отсутствие вещей.

ОТ РЕДАКЦИИ: Решение об эвакуации серьёзно запоздало из-за того, что долгое время считалось, что аварийный реактор хоть и пострадал, но в общем цел. А значит, радиоактивность в Припяти будет падать. Но уровни лишь увеличивались. И как только ранним утром 27 апреля стало ясно, что реактор разрушен, правительственная комиссия приняла решение об эвакуации города. Но многие из жителей Припяти, включая детей, успели сильно облучиться.

Нас увезли в село Марьяновка Полесского района, которого сегодня уже тоже нет на карте. Там мы пробыли три дня. К вечеру третьего дня стало известно, что радиационный фон растёт и в Марьяновке. Стало понятно, что ждать нам нечего и нужно самим что-то решать, ведь у нас на руках было трое детей. В тот же вечер на последнем автобусе из Полесского мы уехали в Киев, а оттуда муж меня с детьми отвёз к маме в село.

Я много лет была в санитарной дружине и чётко знала, что первым делом по приезду к маме надо помыться и постираться. Так мы и поступили. Мы с мамой вырыли яму, всё туда закинули и залили всем, что было.

Было сложно, но выхода не было. Мне ещё повезло, что у меня мама была - было куда ехать. Другим, кому некуда было ехать, было ещё сложнее. Их расселяли по гостиницам, пансионатам, санаториям. Детей отправляли в лагеря - родители их потом по всей Украине месяцами искали.

А мы выжили благодаря соседям и родственникам. Я порой проснусь, выхожу на улицу, а на пороге дома уже стоит молоко, хлеб, кусочек сыра, яйца, масло. Так мы и прожили там полгода. Было очень сложно и страшно, ведь мы не знали, что с нами будет. Когда уже какое-то время прошло, я стала понимать, что обратно мы уже не вернёмся, и сказала об этом маме. А мама (никогда не забуду) сказала: неужели этой сказки среди леса больше не будет? Я говорю: не будет мама, больше не будет (с трудом сдерживает слёзы) .

Вот так все эвакуированные полгода и мыкались, кто, где как мог, кому как повезло.

Об облучении и его последствиях

После аварии радиационное облако долго стояло над Припятью, потом рассеялось и пошло дальше. Мне говорили, что если бы тогда пошёл дождь, то эвакуировать было бы уже некого. Нам очень повезло!

ОТ РЕДАКЦИИ. Дождя над Припятью и всей Зоной вообще не было потом ещё долго: тучи разгоняли искусственно, чтобы не допустить смыва радиоактивной пыли в притоки Днепра.

Нам же никто ничего не говорил, какой уровень радиации, какую дозу мы получили, ничего! А мы же пробыли до эвакуации в этой зоне 38 часов. Мы насквозь были всем этим пропитаны! И всё это время нам никто не оказывал никакой помощи. Хотя у нас в городе было много сандружин, а в каждом управлении на складе лежали ящиками, на каждого члена семьи, антидоты, калий-йод, респираторы и одежда. Всё это было, только никто не воспользовался этим. Нам йод принесли только на второй день, когда его пить было уже бесполезно. Вот мы и развезли радиацию по всей Украине.

Пункт дозиметрического контроля на выезде из 10-километровой зоны вокруг ЧАЭС

Вообще по радиационной обстановке людей нужно было вывозить до какого-то пропускного пункта там мыть, переодевать, пересаживать в другой транспорт и везти дальше, где на определенном расстоянии должен был находиться следующий пропускной пункт, где снова нужно было замерять радиационный уровень, и снова всех мыть и переодевать. Но этого никто не делал! Нас вывозили в вещах, с собой мы вывозили вещи, некоторые вообще на машинах выезжали, а этого делать было нельзя! Мы выезжали, в чём были, вещи вывозили, кто мог на машинах уезжали.

ОТ РЕДАКЦИИ. «Самоэвакуация» из Припяти и других близких к станции населённых пунктов любыми способами, в том числе и пешком, началась уже утром 26 апреля - несмотря на все меры по предотвращению утечки информации о том, что именно происходило на АЭС.

У медиков на этот счёт были строгие указания о том, что можно писать, а что нельзя. Все те, кто были в курсе, что происходит и чем это нам грозит, давали подписку о неразглашении.

В итоге мы все инвалиды! Сегодня многих уже нет в живых, а из тех, кто ещё жив большинство страдает заболеваниями щитовидной железы, желудочно-кишечного тракта. С годами увеличивается количество онкозаболеваний, неврологических и кардиологических осложнений.

О возвращении в Припять

В августе 1986 года нам разрешили вернуться в Припять. Но только за вещами. Когда мы приехали нас встретил не цветущий молодой город, а серый бетонный забор и колючая проволока. Так теперь выглядит наш город-сказка. И тогда я поняла, что больше здесь никто и никогда жить не будет.

ОТ РЕДАКЦИИ. Даже сегодня радиоактивный фон в Припяти составляет от 0,6 до 20 микрозивертов в час, что, соответственно, в 3-100 раз выше нормы.

Нас выгрузили в центре и разрешили пойти в свои квартиры, но не больше чем на 2-3 часа. Как сейчас помню: всю землю в Припяти, весь верхний слой, сняли. На площади, в центре, стояли баки с землёй, и вот в одном из этих баков цвела такая одинокая красная роза. И больше ни живой души: ни собак, ни котов, ни людей. Идёшь по городу и слышишь свои шаги… это невозможно передать словами. И я тогда мужу сказала, что больше никогда сюда не вернусь, не смогу ещё раз это пережить (плачет).

Возвращение в Припять. Ненадолго. 2006 год.

ОТ РЕДАКЦИИ. В первые месяцы после эвакуации Припять была полна брошенными домашними животными: их шерсть отлично впитывала радиацию, и забирать с собой зверей не разрешали. Впоследствии собаки одичали, сбились в стаи и стали нападать на людей. Была организована специальная операция по их отстрелу.

Нашу квартиру пытались взломать, но не смогли, только дверь перекосили. Мы зашли в квартиру собрали кое-какие вещи, в основном документы. И сняли наш звоночек и люстру, так нам хотелось хоть кусочек от той прекрасной жизни до аварии увезти с собой в новую жизнь.

ОТ РЕДАКЦИИ. Вывозить разрешали далеко не всё, и каждый вывозимый предмет подлежал обязательному дозиметрическому контролю.

Об отношении

Это только по телевизору показывали, как встречают эвакуированных. На самом деле нас никто не встречал с распростёртыми объятиями. Нас боялись и обижали часто. Мы выживали как могли. А сколько было случаев, когда люди ехали к родственникам, а у них перед носом двери закрывали, потому что считали их заразными, и люди оставались на улице. Всё это было и это было жутко! Далеко не все смогли с этим справиться.

О новой жизни

Когда эвакуированным начали давать жильё, нам дали квартиру в Теплодаре, но так как там не оказалось четырехкомнатных квартир, нас направили в Одессу. А Одессе дали трёхкомнатную квартиру на семью из пяти человек. У меня тогда такая обида за всё это была, и такой крик души! Я взяла и написала письмо Горбачёву, копия письма, кстати, до сих пор дома хранится. А через три дня мне пришло уведомление, что моё письмо дошло до адресата. Перед новым годом нам дали четырёхкомнатную квартиру на посёлке Котовского.

Новый 1987-й год мы встречали в новой квартире. Вокруг одни коробки, муж скрутил какой-то стол, нашёл веточку сосны на улице, мы её кое-как украсили, накрыли стол, наполнили бокалы и вдруг гаснет свет. Поначалу такая тишина гробовая повисла, и вдруг все начинают реветь. Дети так плакали, что мы не знали как их успокоить. Это был какой-то переломный момент, момент полного осознания, что теперь всё будет по-другому. Вот такой у нас был первый Новый год новой жизни. Сегодня у нас большая семья: трое детей, трое внуков.

О социальных гарантиях

До 90-х годов нас (эвакуированных) вообще не воспринимали как пострадавших от аварии. Никто и ничего даже слышать не хотел ни о каких последствиях катастрофы. И всё это несмотря на то, что люди болели: теряли ни с того ни с сего сознание, падали прямо на улице, мучились страшными головными болями. У детей шла кровь носом.

Дети Лидии Романченко. 1986 год.

Позже нас всё-таки признали. А сейчас как-то так складывается, что эвакуированных опять стараются откинуть. Даже госпожа Королевская заявила, что ликвидаторам аварии на ЧАЭС будут пенсию поднимать, а эвакуированным - нет. Но ведь мы инвалиды - такие же как и ликвидаторы! Среди нас нет ни одного здорового человека. В законе ясно сказано, если человек пробыл в Зоне один рабочий день (8 часов) до 31 июля, он считается ликвидатором, а мы пробыли там 38 часов! Но с годами нас пытаются отодвинуть. И нам становится обидно, ведь ликвидация начиналась именно с нас.

Лидия Романченко сегодня

С социальными гарантиями сейчас вообще сложно, и это касается не только чернобыльцев. Но нам в этом плане очень повезло, так как большим подспорьем для нас является наша городская программа, в рамках которой город оказывает материальную помощь 200 чернобыльцам. Программа работает уже 8 лет, и мы с её помощью пытаемся оказать помощь наиболее нуждающимся - инвалидам первой группы. Также у нас есть городская программа оздоровления, а с прошлого года, по аналогии с городской программой, такая же программа заработала и в Одесской области. Проблем у нас очень много, не всегда всё удаётся решить, но мы стараемся. Сложно, люди разные, кто-то понимает, а кто-то нет, но мы стараемся помочь всем, если не материально, то хотя бы советом или какой-то поддержкой.

О мечтах

Если я доживу, и у меня будет здоровье, я очень хочу на 30-ю годовщину аварии поехать в Припять и снять фильм о нашем городе-сказке. Хочу всё заснять: каждый сантиметр, каждый кирпичик, каждый листочек, чтобы больше к этому никогда не возвращаться. Для меня это очень тяжело, но я мечтаю это сделать!

Тень Чернобыля. По воспоминаниям матвеево-курганцев о Чернобыльской катастрофе

Сегодня, в тридцатую годовщину трагедии в Чернобыле, мы публикуем работу Дарьи Главиной и Сергея Юрова из села Матеев Курган, описывающую историю катастрофы словами ликвидаторов.

Тема Чернобыля заинтересовала нас давно. К тому же оказалось, что в Матвеевом Кургане живут люди, судьбы которых буквально пронизаны чернобыльской бедой.

Мы узнали, что в нашем поселке живут люди, эвакуированные из Припяти. Нам захотелось с ними увидеться, и мы договорились о встрече. Так мы пришли в хороший ухоженный дом, где нас любезно встретили Владимир Александрович и Наталья Григорьевна Жегловы. Владимир Александрович еще бодр и крепок. На нем все хозяйство. А вот здоровье Натальи Григорьевны плохое – после перенесенного инсульта одна сторона тела парализована.

Владимир Александрович (1958 г. р.) рассказал о жизни в Припяти:

«Средний возраст жителей был 26–28 лет, было очень много детей. Сюда съезжалась молодежь со всего Советского Союза. Наталью Григорьевну распределили в Припять после окончания института, по образованию она архитектор. А я приехал в Припять позже, из города Запорожье. Там я работал после окончания Таганрогского авиационного техникума. Зарплаты там были небольшие, и я стал водителем. Как-то привез в Припять грузы, мне понравился город и я постарался туда переселиться.

Местность была хорошая, лес, водоем. Промышленности было мало: атомная станция и радиозавод «Юпитер», который выпускал магнитофоны и военное оборудование для связи и записи. Собирались строить на другой стороне реки Припять 5-й и 6-й энергоблоки, уже шла подготовка к работе, но авария всё остановила.

Молодежный город жил весело. Устраивались городские праздники, было много концертов, знаменитости приезжали. На Новый год весь город собирался на площади возле городской елки. Люди ходили с подносами, на которых лежало угощение, знакомились друг с другом, встречали друзей. Так мы и познакомились. В городе много было детей, сады, школы, детские площадки, поликлиники с высококлассными врачами, никаких проблем. Идешь по улице днем – никого не видно, все на работе. И снабжение было отличное, товары в магазинах только импортные, очень качественные, город был закрытым».

Слушая рассказ Владимира Александровича, мы даже немного завидовали жителям Припяти. Не город, а сказка. Хотелось бы тоже пожить в таком месте. Мы понимаем, что это еще и воспоминания о своей молодости, о первой встрече, свадьбе, маленьких детях. Наверное, были и проблемы. Но они померкли по сравнению со страшными воспоминаниями о Чернобыльской катастрофе.

Мы рассматриваем фотографию семьи Жегловых. В 1984 году у Владимира Александровича и Натальи Григорьевны родилась дочь Настя. Когда произошла авария на электростанции, девочке было два года. Мы видим счастливую семью в кругу друзей и представляем, как весело встретили тот Новый год Жегловы: веселые рассказы, шумное застолье, песни под гитару, танцы. Мы думаем, что этот Новый год запомнился им еще и потому, что это был последний новогодний праздник, проведенный так безмятежно в Припяти.

Владимир Александрович продолжает рассказ:

«Жили мы в самом городе Припять. Дом наш находился в 4-х километрах от станции. В день аварии Наталья Григорьевна была дома и занималась домашними делами, а я с другом был на ночной рыбалке, на местном водохранилище. Наловили мы уже много рыбы, вдруг раздался какой-то взрыв, похожий на молнию со стороны станции. Я ещё на время посмотрел, было 1:40 ночи. Затем мы услышали звуки сигнализаций на станции и тогда сразу поняли, что что-то случилось, собрали удочки и на велосипедах поехали домой. По пути к дому мы слышали звуки сирен пожарных машин. Воздух тогда был полон озона, как после грозы. А когда уже были дома, услышали еще один взрыв, около 4 часов утра. Из окон нашей квартиры была хорошо видна станция. Мы с женой сразу к окну подошли и увидели реактор, который был открыт. До этого момента мы не придавали взрывам большого значения, потому что на станции частенько случались мелкие аварии и пожары. Так что паники никакой не было».

По всем данным, авария произошла в 1 час 23 минуты 03 секунды 26 апреля 1986 года. Получается, что Владимир Александрович одним из первых видел аварию на станции. Он не знал еще, что будет такая грандиозная катастрофа. Но об этом тогда вообще никто не знал.

«Первыми там оказались пожарные припятской части (в основном молодые ребята). Из-за срочности им не выдали специального комплекта одежды. Им предстояла самая сложная работа с реактором. Ребята быстро получали смертельную дозу рентген».

Какой подвиг совершили тогда пожарные! Но хочется спросить: как можно было допустить такое, как это стало возможным?

Что же произошло 26 апреля 1986 года? Четвертый блок должны были, как запланировано, после двух лет работы остановить для ремонта. Но перед его остановкой дирекция атомной станции наметила испытания одного из турбогенераторов. А качество программы оказалось низким, не были предусмотрены достаточные меры безопасности. Мирная жизнь припятчан окончилась 27 апреля вместе с объявлением об эвакуации, прозвучавшим гробовым голосом по радио:

«Внимание! Внимание! Уважаемые товарищи! Городской совет народных депутатов сообщает, что в связи с аварией на Чернобыльской атомной электростанции в городе Припяти складывается неблагоприятная радиационная обстановка. С целью обеспечения полной безопасности людей и, в первую очередь, детей, возникает необходимость провести временную эвакуацию жителей города в населенные пункты Киевской области. Для этого к каждому жилому дому, сегодня, 27 апреля, начиная с 14 часов, будут поданы автобусы в сопровождении работников милиции и представителей горисполкома. Рекомендуется взять с собой документы, крайне необходимые вещи, а также, на первый случай, продукты питания. Просим соблюдать спокойствие, организованность и порядок при проведении временной эвакуации».

«27 апреля была объявлена временная эвакуация на три дня, – говорит Владимир Александрович. – С собой разрешалось брать только самые необходимые вещи и документы. Собрали 1200 киевских и 100 припятских автобусов, так как в Припяти проживало 40 тысяч человек. Город мы покинули одни из первых. Мы попали в поселок Зеленая Поляна, находившийся в 50-ти километрах от города. Нас привезли на площадь, где уже собрались все жители поселка, и начали распределять в жилые дома. Это было так:

– Кто возьмет семью из 3 человек?

– Ко мне их давайте.

– Ну, все, баба Галя, забирай.

Первые несколько дней мы спокойно жили в этих домах, надеясь скоро вернуться в свои квартиры. Но разговора о возвращении не было. Люди начинали нервничать и переживать. Теперь всем становилось ясно, что авария была серьезная».

Средства информации молчали до 30 апреля. В основном припятчане питались только рассказами тех, кто по каким-то делам ездил в Припять или на станцию и видел всё своими глазами.

«Мы получили распределение во Львов (там жили родители Натальи Григорьевны) и уже 19 мая были там. Уехали в числе самых первых. У меня была эвакуационная справка № 19, а у жены № 20, на основании которой я позже получил работу. Специалисты с завода Юпитер получили направление на работу по месту рождения: ростовчан – на аналогичный завод в Ростове-на-Дону. Там осело 5 человек, им дали квартиры. Подруга Натальи Светлана уехала во Владивосток на родину, на такой же завод».

Распались дружеские связи, начиналась другая жизнь на новом месте.

«По месту прибытия уже были организованы пункты санитарной обработки. Мыли нас специальным порошком. Даже после многократной проверки и обработки от радиации приборы все равно зашкаливали. Проверяли даже коляску тогда еще маленькой дочери. Излучение от нее было 1,5 рентгена. Нас сразу раздели. Вещи наши, коляску, одеялко, да и вообще всё сложили в мешки и закопали. Домой идти нам было не в чем, поэтому дали медицинские халаты и повезли домой.

После приезда из Припяти самочувствие было ужасным. Когда просыпались утром на работу, хотелось упасть и не вставать. Такие симптомы продолжались около трех лет. Во Львове мы прожили 22 года».

Люди оказались в бедственном положении, они покинули свои дома, бросили имущество, лишились работы. Здоровье их тоже пострадало. Что их ждало во Львове?

Рассказывает Наталья Григорьевна Жеглова:

«Работы по специальности не было, и меня взяли в геологический институт геодезистом. Это была не моя специальность, поэтому мне не доверяли ответственных поручений. Но зарплата сохранялась чернобыльская, и я получала больше всех в отделе. За это меня ненавидели строили всякие козни, поговорить на работе было не с кем. Промучилась я так 8 лет, но уйти было некуда».

Владимир Александрович Жеглов:

«Позже здоровье Натальи Григорьевны начало ухудшаться, часто болела, лежала в больницах. Признали эту болезнь последствием Чернобыля. В 2003 году ей дали 3-ью группу инвалидности, а в 2007, после перенесения трех инсультов, первую группу. В Курган мы попали, когда стали пенсионерами».

Наталья Григорьевна до сих пор является гражданкой Украины. Оказалось, что стать российским гражданином очень хлопотно, а инвалиду с затруднением в передвижении – еще сложнее. Поэтому она не получает в России пенсию, льготных лекарств, даже прием у врача для нее платный.

Эхо Чернобыля в Матвеевом Кургане: весна и лето 1986

Далекий теперь уже апрель 1986 года был ничем не примечателен. Весна стояла теплая, цвели сады, все сажали огороды. Ничто не предвещало беды.

Что же сообщили газеты? Сначала была только скромная заметка в газете «Известия» от 30 апреля под заголовком «От Совета Министров СССР ». В ней говорилось, что на Чернобыльской АЭС произошел пожар, последствия которого ликвидируются, и по данному факту создана правительственная комиссия. На нее люди внимания не обратили, хотя вообще об авариях и катастрофах газеты тогда писали не очень часто.

Мы проследили за тем, как менялся тон информационных сообщений и статей. Первые сообщения были скупыми. Масштаб катастрофы не раскрывался. Сообщение в газете «Правда » от 11 мая 1986 года было таким:

«От Совета Министров СССР .

В течение 11 мая на Чернобыльской АЭС и близлежащей местности выполнялись работы по дезактивации территории, станционных объектов, транспортных коммуникаций. Ведется подготовка к дезактивации жилых домов. Осуществляется комплекс подготовительных мероприятий по бетонированию реакторного отделения четвертого энергоблока. Радиационная обстановка на западных границах СССР нормальная. На территории Украины и Белоруссии уровни радиации остаются прежними».

Мы видим, что власти очень осторожны с формулировками. Но молчать о масштабе такой катастрофы уже было нельзя. И вот 15 мая по центральному телевидению выступает глава государства Михаил Сергеевич Горбачев:

«С полным основанием могу сказать – при всей тяжести случившегося ущерб оказался ограниченным, в решающей мере благодаря мужеству и мастерству наших людей, их верности своему долгу, слаженности действий всех, кто принимает участие в ликвидации последствий аварии. Благодаря принятым эффективным мерам сегодня можно сказать – худшее позади. Наиболее серьезные последствия удалось предотвратить. Конечно, под случившимся рано подводить черту. Нельзя успокаиваться. Впереди еще большая, продолжительная работа. Уровень радиации в зоне станции и на непосредственно прилегающей к ней территории сейчас еще остается опасным для здоровья людей. Разработана и осуществляется широкая программа дезактивации территории электростанции и поселка, зданий и сооружений. Для этого сосредоточены необходимые людские и материально-технические ресурсы. В целях предотвращения радиационного загрязнения водного бассейна проводятся мероприятия, как на самой станции, так и на прилегающей территории. Совершенно ясно: вся эта работа займет немало времени, потребует немалых сил. Она должна проводиться планомерно, тщательно и организованно. Надо привести эту землю в состояние, абсолютно безопасное для здоровья и нормальной жизни людей».

Еще совсем недавно, в брежневскую эпоху, аварии вообще замалчивались, теперь же генсек говорил с народом. Но люди подозревали, что сказано не всё. Матвеево-курганцы, например, не считали, что опасность миновала и что худшее позади. Они хотели получить конкретную инструкцию: что делать, можно ли есть продукцию с местных полей и ферм, пить воду, купаться в реке? Ответов не дождались, хотя неоднократно задавали их местным властям: жители писали в газеты, пытались поднимать вопросы на собраниях. Ответ был один: где Чернобыль – и где мы? Ничего страшного. Однако многие страны находились еще дальше от Чернобыля, а там власти были более честными, людям сразу сообщили об опасности: по данным наблюдений, 29 апреля 1986 года высокий радиационный фон был зарегистрирован в Польше, Германии, Австрии, Румынии, 30 апреля – в Швейцарии и Северной Италии, 1–2 мая – во Франции, Бельгии, Нидерландах, Великобритании, северной Греции, 3 мая – в Израиле, Кувейте, Турции…

Мы до сих пор не знаем настоящих размеров беды. Никто так и не сказал, что же было летом 1986 года с атмосферой над нашим поселком. И на наш взгляд, информация в каждом населенном пункте должна была быть полной и достоверной, потому что это вопрос безопасности каждого человека, вопрос его здоровья. Поэтому отношения с властью, которая врет, изворачивается, скрывает правду, важную для каждого человека, не могут быть честными. Люди не верят власти, а власть не доверяет людям.

Чёрная быль

Чернобыль отозвался в судьбах наших земляков, иногда полностью изменив их жизнь. Дедушка Сережи Александр Иванович Гапоненко стал ликвидатором Чернобыльской аварии. В семье бережно хранятся его письма, фотографии. Он умер в январе 2004 года, в возрасте 55 лет.

Вспоминает его жена Мария Васильевна Гапоненко:

«Он ушел в январе 1987 года, а пришел в июне, через полгода. А ему было 39 лет. Это было в начале января. Ночью к нам пришли из военкомата. Просто пришли и забрали. А только на утро мне люди передали весточку от него, где было написано, что их везут в Чернобыль. Он узнал об этом на вокзале, смог выскочить из вагона и первому попавшемуся на перроне человеку передал эту записку. Сроки возвращения домой были неизвестны.

В первом письме он написал, что каждая группа будет работать 3 месяца. Сначала они охраняли дома от мародерства. Позже ходили в лес, занимались очисткой территории. В междугородних разговорах по телефону, довольно редких, рассказывал о жуткой обстановке. «Леса стоят рыжие, рыжие…» Мы с девочками очень переживали. Еще они бетонировали саркофаг, что было очень опасно. Всего он совершил 30 выходов на станцию. Потом их сменили другие группы. А они занимались очисткой территории, чистили крыши от снега, чинили машины. Но не все группы находились так близко к реакторам. Вот они и живы до сих пор. А мне Саша рассказывал, как тяжело дышать было, да и делать приходилось все очень быстро, бегом. Сильно уставал, здоровье ухудшалось очень быстро. Уже через месяц начались первые ухудшения. По истечению 3 месяцев Саша домой не вернулся. Уже ехали домой мартовские и апрельские группы. А их всё не отпускали. И вернулся он только в июне 1987, уже с множеством болезней».

Александр Иванович был веселым человеком, хорошо играл на музыкальных инструментах, на гармони, на баяне, на аккордеоне. Красиво пел, знал множество песен, часто выступал в ДК на праздничных концертах. Работал он шофером, каменщиком. Старался заработать своим дочкам на приданое, обеспечить семью. Его часто приглашали на свадьбы. У него было множество друзей.

Болел он долго, но не падал духом. В память о нем мы начали работать над этой темой. Мы считаем, что его письма, написанные из Чернобыля, являются ценным историческим источником.

Письма ликвидатора Александра Ивановича Гапоненко из Чернобыльской зоны

Здравствуйте, мои родные! Привет вам из Петковщины, это село, которое оставили люди. Они уехали, потому что оно заражено. Оно находится совсем близко от нашего полка. Сам я жив, а вот здоровье мое резко ухудшилось. Видно действует радиация. Кашель начался, давление. Ведь мы попали в самое пекло радиации. Машины, которые на станции стояли, сильно заражены, а мы их постоянно чиним, вот нам и достается радиации. До свидания, родные мои. Целую. Саша.

Страшно представить опустевшие, безлюдные села, голодных животных, пустующие магазины и дома. Александр Иванович оказался в самом горячем месте работ по ликвидации аварии. Людей оторвали от их семей, отправили на опасные работы, рискуя их здоровьем, а часто и жизнью.

На фотографиях мы видим временный лагерь ликвидаторов в эвакуированном селе Петковщина. На одной из них изображен Александр Иванович и его друг, на другой их пятеро. Солдаты одеты в форму – кирзовые сапоги, ватные штаны и телогрейку. На заднем плане, как мы думаем, столовая. Быт в таких условиях был тяжелым. Жить зимой в палатке продолжительное время было очень трудно.

07.02.87. Здравствуй, моя дорогая жена Машенька. Получил сегодня сразу два письма и даю ответ. Большое спасибо за внимание ко мне, вы у меня просто золото. Я жив, здоров, но голова болит, ноги, горло. Это все радиация. Чувствую я, вернемся мы калеками. Дорогая моя, очень скучаю, время в разлуке идет долго. Здесь с ума сойти можно. Работать тяжело. Ну а кому сейчас легко? Погода ужасная, холодно. Настроение подавленное. Домой хочется. Ты не волнуйся за меня, я вернусь, в любом случае. Передавай всем привет. Целую. Саша.

У Александра Ивановича начало ухудшаться здоровье. Мы не понимаем, почему нужно было призывать людей на пять месяцев? Может быть, более короткий срок пребывания продлил бы жизнь Сережиного дедушки? Здесь опять власти проявили равнодушие к людям, к их здоровью, прикрываясь громкими словами об их героическом подвиге.

Добрый день, мои родные. Спешу сообщить, что я жив и здоров, чего и вам желаю. Сегодня воскресенье, до 5 часов я отдыхал, а сейчас нахожусь на дежурстве на посту ВАИ , сижу один в будке на трассе за 2 км от части. Служба идет по-старому. Много ребят уже посадили в тюрьму за кражу, пьянство, за самовольные отлучки. Погода немножечко наладилась. Но у меня кашель большой, голова болит, от той гадости, что в кислороде, у нас в горле дерет, Даже тошнит, ноги болят сильно. Домой хочется. На этом всё. Береги себя. До свидания, любимая. Поцелуй Наташу и Галю от меня. Ваш Саша.

Мы видим, что ликвидаторы были обыкновенными людьми, с их слабостями и недостатками. Некоторые не выдерживали искушения, и оступившихся даже сажали в тюрьму.

Здравствуйте, мои родные. Спешу сообщить, что я жив и здоров, и письма ваши получил. Служба идет нормально, а скучаю я очень сильно. Маша, я вам выслал посылочку: 16 банок молока сгущенного, одну пару перчаток. Здоровье мое плохое, горло побаливает, голос пропадает, дерет в горле страшно. Целый день тошнит. Теперь буду ждать твоего письма. Целую. Твой Саша.

Снабжение тогда было неважным. Сгущенное молоко невозможно было купить в магазине, его доставали по случаю. Шестнадцать банок были большим подарком. Александр Иванович рассказывал потом, что тоска по семье, по родному дому была очень сильной. Почта доходила не сразу. Оттуда письма шли быстро, за 2–3 дня, а вот письма из дому, бывало, доходили только через неделю, а то и больше.

Здравствуйте, привет вам из Белоруссии! Вот сегодня решил еще написать вам письмо. Я жив, а здоровье мое не очень хорошее, нахожусь на больничном, надавали таблеток, сейчас лежу в постели. Голова болит очень, кашель большой, ноги крутит. Нам плакать хочется от такой судьбы, лучше б была война, чем этот Чернобыль, потому что не знаешь, что будет дальше. Все ребята, в том числе и я, болеют, настроение плохое, работа не идет. Я буду стараться вернуться домой, может калекой, но вернуться. На этом всё. Пишите чаще, люблю вас, ваш Саша.

Здесь Александр Иванович сравнивает Чернобыль с войной, потому что это была беда, от которой нельзя было сбежать. Он прекрасно это понимал. Здоровье стало совсем плохим, он попал на больничный, но домой его все же не отпустили.

Добрый день, моя любимая жена Машенька и мои доченьки Наташа и Галя. Сегодня у меня радость: получил сразу два письма от вас. И сразу даю ответ. Новости у меня не очень хорошие. Сны мне снятся кошмарные, голова побаливает, горло лечу на трех аппаратах прогревания. Пью лекарство вместо водки и вина. Сейчас чистим снег, его тут много. У нас тут ещё много работы. Нужно поселок строить, дамбу, рубить зараженный лес, чистить улицы, и на Чернобыль на крышу. Всё это опасно. Там радиация большая. Вот сегодня все ребята задумались, куда судьба бросит. Я тоже очень переживаю, страшно за последствия. Ведь от заразы всё может быть. Родная, ты пиши, не забывай меня. Машенька, прошу, не надо бояться, ты же у меня умница, должна всё выдержать. Люблю тебя очень. Крепко целую. Саша.

В этом письме Александр Иванович описывает работы, которые они выполняли. Во время этой службы ему приходилось делать все: участвовать в строительстве дамбы, в строительстве поселка для проживания ликвидаторов, рубить зараженный лес, очищать улицы от снега. Но самое страшное – это крыша станции.

село Савичи. Здравствуй, моя любимая жена! Сегодня у меня праздник – ровно 2 месяца как я служу. Я далеко, помочь ничем не могу, так что ругайте тех, кто строил эту АЭС проклятую. Сколько хороших ребят пропадает и сколько еще пропадет неизвестно. Вот сегодня мои машины еще привезли солдат в село Савичи, и я с ними ходил по селу – ни одной живой души. Снегу полно, работают трактора, и мы начали чистить дома и фермы.

Еще одно пустое село – Савичи. Солдаты, которые чистят дома и фермы. В этом письме видно отношение к строителям АЭС . Люди ругают виновников аварии.

г. Брагин. Здравствуй, моя любимая женуля Машенька и мои родные дочурки Наташа и Галочка! Супруга моя, я жив, здоров, служба идет по-старому. Машенька, здоровье мое не очень хорошее, головные боли не перестают, горло вроде наладится и опять болит. Сегодня очень тяжело было, а радиация поднялась большая, вывозили землю зараженную от палаток, а потом заливали раствором. Работали в респираторах, а так дышать нельзя.

Даже там, где жили ликвидаторы, приходилось работать в респираторах. Не мудрено, что здоровье людей, живущих там в течение нескольких месяцев, сильно ухудшилось.

г. Брагин. Здравствуйте мои дорогие жена Машенька и дочки Галочка и Наташа. Сегодня воскресенье, у меня строевой смотр, все прошло хорошо, с военного округа был проверяющий генерал. Все подстрижены, поглажены, помытые, как восемнадцать лет, не говоря, что всем под сорок и выше. Мучают нас, как хотят, на то она и служба. Здоровье пока хорошее, горло побаливает, кашель маленький, голова разом ничего, а другой раз сильно болит. Погода холодная, солнце светит, но не греет, ветер восточный, снега почти нет. Командир полка ездил на совещание в Чернобыль, говорит или весь полк, или по батальонам будут перебрасывать в город Припять – это рядом со станцией, там опасно, не хотелось бы туда ехать, уже здесь половину пробыл, еще б немножко и домой. Все ходят хмурые, на душе больно, как вспомню, что придется переносить страшную болезнь, и жить не хочется. На этом до свидания, очень скучаю, целую всех крепко.

Слухи о перебазировании части в город Припять пугают ликвидаторов. Это стало самым страшным местом после станции. Мы удивились, неужели ликвидаторы жили и там? Одно дело работать несколько часов и уезжать в безопасное место, другое – жить там постоянно.

По рассказам ликвидаторов, пыль была основной опасностью после аварии. Порывами ветра ее заносило на уже очищенные участки, и фон там снова поднимался: тогда работу приходилось повторять. Пыль поднималась из-под колес тысячи машин, шедших в Чернобыль и из Чернобыля. Дорожникам пришлось ликвидировать обочины на дорогах. Сначала их полили связывающим составом, везде расставили знаки, запрещающие съезжать с полотна, а потом асфальтом залили всю ширину насыпи до самой травы.

Солдатский привет. Сегодня воскресенье, Христос воскрес надо говорить, а мне здесь всё равно какой бы праздник не был, радости мало. Дали отдохнуть, но строят через три часа на проверку, гоняют как скот, с палатки на площадь. Боится начальство, чтобы никто не убежал в самоволку, на днях такие были. Трое ушли или, точнее, уехали в Брагин, и не было весь день и ночь. Сами вернулись, построил командир полка всех нас, дал им по семь суток гауптвахты, двоих разжаловал сержантов до рядовых .

Опасная служба продолжается. Александр Иванович помнит о Пасхе, но праздничного настроения нет ни у кого. Ликвидаторы представляют, что их ждет по окончании службы. Они понимают, что здоровье потеряно, а бывшие сослуживцы сообщают, что военкоматы внимания не обращают на их состояние и помощи никакой не оказывают. И опять строки о зараженном песке.

Киевская обл., Чернобыльский район, с. Новошепелёвка. Здравствуй, моя любимая, милая жена Машенька. Спешу сообщить, что я уже на другом месте, нас все-таки увезли работать в Чернобыль на АЭС . Находимся в 7 км в селе. Ох, как страшно здесь. Живем в школе-интернате, убрали себе место. Село большое, людей уже год как нет. Были около станции, проездом, стоит черная, свинцом обтянутая. 1 и 2-й реакторы работают, а два стоят. Как мне не хотелось ехать, но ничего не получилось, всех забрали. Радиация, повышенная на станции, и если по 8 часов работать, то можно сразу собираться домой. Но нам этого не сделают, по два или по часу будем работать, чтобы подольше продержать нас здесь.

В этом письме описаны впечатления от станции, которую Александр Иванович впервые увидел так близко: «черная, обтянутая свинцом». Два работающих реактора тоже поразили, видимо там продолжали работать люди – в условиях, когда 8 часов приносили предельную дозу радиации. Какой же получается цена этого электричества, которое доставалось ценой здоровья и жизни людей?

Условия работы ликвидаторов были крайне тяжелыми. Мы на уроках ОБЖ учились одевать ОЗК . Находиться в нем тяжело, нечем дышать, жарко, очень хочется пить. А Александру Ивановичу и его сослуживцам приходилось еще и работать в этом костюме, да и возраст был солидный.

Мы нашли на карте в Чернобыльской зоне Новошепелёвку. Видно, что практически это часть города Припять. В этом селе явно уровень радиации был очень высоким. На карте оно обозначено как нежилое, однако власти разместили здесь ликвидаторов. Непонятно, почему это было сделано? Ведь селить людей в опасной зоне означало подвергать их здоровье и жизнь опасности.

с. Новошепелёвка УССР . Здравствуйте мои родные жена Машенька и дочки Наташа и Галочка! Спешу сообщить, что я жив и здоров, чего и вам желаю. Галя, ты у меня умница, вот сегодня утром пришла машина с части нашей, и только мы сели в машины ехать на станции работать, а мне письмо принесли. Как я рад, доченька, большое спасибо, ты мне дух подняла перед выездом в опасную зону. Ничего не поделаешь, отобрали 100 человек и повезли, а остальные в наряде по кухне. Вот я сейчас расскажу, где я был. Проехали город Припять и прямо на станцию. Всех высадили, одели хим. защиту и повели через проходную. Сколько здесь людей работает, за день не пересчитаешь. Всем есть работа. Я попал с одним парнем носить газированную воду на 1, 2 и 3 энергоблок. Расстояние около 1 километра. Восемь ящиков отнес за три часа работы. Первый и второй энергоблок работают, а третий и четвертый стоят. Четвертый это тот, что взорвался. Вот теперь я сам увидел, что это такое, очень страшно. Не знаем, сколько мы радиации получили, но чувствую себя хорошо, все покажет позже. Вот приеду домой и расскажу всё подробно, а сейчас нельзя много писать, а то письмо задержат и оно домой не дойдет.

Александр Иванович сильно устал от изнурительной работы. Да и здоровье его стало ухудшаться: болят ноги, и руки очень устают от постоянной тяжести. Мы считаем несправедливым, что людям не сообщают правду об их здоровье. Александр Иванович не знает, сколько «радиков» пишут в день и сколько на самом деле он получает.

Мы смотрим на фотографию, на ней изображен Александр Иванович, стоящий на фоне брошенных домов, людям там жить нельзя – радиация! Тогда почему Александр Иванович не одет в костюм химзащиты, разве на него радиация не действует? Возникают вопросы: кто допустил, чтобы солдаты жили на протяжении почти двух недель в зараженном селе? Неужели сэкономленный бензин дороже здоровья этих людей? Почему власти присвоили себе право распоряжаться их судьбами так бездумно и беспощадно?

Здравствуй, моя дорогая жена Машенька. Самочувствие мое среднее. Голова болит, ноги крутит. Суставы и спина тоже стали болеть, радиации уже много нахватался, а пишут, что мало. Вот уже 20 дней, как работаем на АЭС . Тяжело, супруга, воздух тяжелый, в противогазах придется работать. Мой вес уже спал на 6 кг, вот как получается: некоторые уезжают домой, хотя они и близко не видели АЭС , да еще и дома хвалиться будут, а мы тут с января сидим и на крышу ходим. Маша, я твои письма все берегу, складываю. Вот в чемодане лежат. Скучаю по тебе очень. Передавай всем привет. Целую всех, ваш Саша.

Мы понимаем, что Александру Ивановичу трудно видеть, как уезжают домой другие солдаты, некоторые даже на станции не были, а уезжают домой еще раньше, чем он. И действительно, почему так? Ведь это несправедливо!

Здравствуй, моя родная, любимая жена Машенька. Как приятно получать весточку из дому в чужом краю. Милая моя, спасибо, что находишь время писать. У меня всё есть, и я ничего не требую, а особенно в такие тяжелые для меня дни. Надо за себя думать, как меньше заразиться этим атомом. Я живу и не знаю, что со мной будет в этом далеком краю. У нас уже кровь идет носом, давление большое, головные боли. Хоть бы побыстрей добить эту кару, за что судьба так наказала меня? Пишу, а слезы льются. Если б вы увидели, что там твориться на крыше этой станции, железо и бетон стали как пух, деревья страшные, ели красные, один ужас. Машенька, дорогая, я стараюсь быть аккуратным, но от всего не убережешься, приеду домой, ты меня не узнаешь. На этом кончаю. Люблю, целую, твой Саша.

Для Александра Ивановича наступили тяжелые дни. Здоровье стало плохим, и он воспринимает свою работу как наказание, которое нужно поскорее отбыть.

Мария Васильевна рассказывает, что в отсутствие Александра Ивановича семье жилось нелегко. Мужские умелые руки были нужны в домашнем хозяйстве, Александр Иванович подрабатывал, играя на свадьбах на гармони. Денег в семье стало меньше, а дочки росли, хотелось их одеть, чтобы бы были не хуже, чем другие. Это было время, когда продукты «доставали», снабжение было плохим. Об этих заботах Мария Васильевна писала мужу.

Добрый день или вечер, моя дорогая жена Машенька. Письма я получил и, чтобы не обижались, сразу пишу ответ. Настроение очень подавленное. Только что отправили декабрьских ребят домой, из моего отделения тоже двоих отправили. Теперь осталась наша очередь, а когда начнут отправлять пока неизвестно. Но думаю, что в первую партию попаду. Медицинскую карточку уже заполнили и подали в штаб, будем ждать. Маша, денег еще не давали, осталось в кармане 3 копейки. На курево еще есть, до 5-го хватит. Получу и поеду в город Брагин, чтобы купить себе гражданскую одежду. Как же эта форма уже надоела, особенно сапоги. На этом я кончаю. Целую тебя крепко. Соскучился очень, но терпеть надо. Целую. Жди.

Здравствуй, моя милая, дорогая жена Машенька и мои доченьки, Наташа и Галочка. Вот выбрал время и решил дать ответ на твое письмо. Маша, написать письмо я не успел, думал, что и я поеду, но наш батальон оставили до 16. Дорогая, ты пишешь, что я сам рвусь на крышу. Это неправда, ведь я собой не командую. Что скажут ребята, если я буду хитрить? Здесь все одинаковы. Вот у меня 5 радиков, а домой сегодня уехали те, у кого 7 и выше. Это в первом батальоне, они больше на крыше находились. Так обидно, потому что апрельские, мартовские и даже майские уехали домой, а мы, январские, сидим. Ну, ничего, моя милая, осталось совсем не долго, береги себя, за меня сильно не волнуйся. Ты главное жди. Передавай привет всем родным, соседям. До свидания, моя любимая. Твой муж Саша.

И снова мы видим несправедливость, о которой с горечью и обидой говорит Александр Иванович. Даже по его словам мы видим, что он был очень ответственным человеком, не хитрил. Действительно ли Сережин дедушка получил именно 5 «радиков»? Может, было и больше?

Здравствуй, моя любимая жена Машенька. Сегодня очень напряженный день: решается судьба или служить до конца или уехать раньше. Ходил к командиру батальона, а потом с ним в штаб, записали на 14 число, может, повезет, и я буду дома. Новостей особых нет. Да и какие они у солдата?! Приеду – всё расскажу. Целую крепко. Очень соскучился.

Это было последнее письмо Александра Ивановича домой. Потом был сбор вещей, прощание с сослуживцами и долгожданный путь домой.

Мария Васильевна Гапоненко рассказала нам, что Александр Иванович, уже вернувшись домой, не забывал о своих сослуживцах. Он принимал активное участие в оказании помощи нуждающимся ликвидаторам, вступил в Союз «Чернобыль», в котором он и другие бывшие ликвидаторы помогали людям отстаивать свои права, оказывали поддержку пострадавшим от радиации. Он постоянно интересовался делами на станции, искал заметки в газетах и обсуждал их с друзьями.

Документы, хранящиеся дома, прямо свидетельствуют, что его болезни и смерть были прямым следствием участия в ликвидации аварии.

Александр Иванович Гапоненко умер 13 января 2004 года. Ему было всего 55 лет. Другие мужчины в этом возрасте полны сил и здоровья, они еще даже не пенсионеры. Изучая экспертное заключение о причинах его смерти, мы видим внушительный список его болезней, каждая из которых сама по себе опасна для жизни. А здесь целый букет. Уже после смерти и похорон Александра Ивановича пришло известие о награждении его медалью «За спасение погибавших». Марии Васильевне сказали, что если б он был жив, то его наградили бы Орденом Мужества. Конечно, орден ценится выше медали, но мы думаем, что Александр Иванович был бы рад и ей, если бы дожил.

Воспоминания ликвидаторов

Рассказывает Александр Николаевич Вяткин:

«Нахватался хорошо, было мне 36. Забрали 19 августа 1986. В тот день я работал на ферме монтажником. Приехали и забрали как собаку. Повезли, даже не сказали куда. Я только потом передал через людей жене. И повезли нас сначала в военкомат и сказали, что едем мы в Волгоград, а когда приехали туда, нас отправили на Чернобыль. Там я сопровождал вагоны со сгоревшей рудой, а обратно сопровождал со свежей. Пробыл я там всего 3 месяца, а те, кто приезжал позже, оставались дольше, так как радиации становилось меньше. Помню, как приехал туда, был в шоке: ели все рыжие стоят, обгоревшие. Идешь по улице: магазины запломбированные. Глянешь в окно, а там и водка стоит, и колбаса, а есть нельзя – радиация. Везде милиция ходит, охраняет. Утки живые ходят по поселку, собаки бегают голодные, все в радиации. Мы когда в части жили, к нам гуси и утки соседние приходили, им наши повара помои давали. На работе у нас так было: поработал 2 часа – сразу переодеваться, радиация большая, вещи наши сразу сжигали.

Парализовало меня через 10 лет, и признали врачи, что это в связи с Чернобылем. Когда нас уже забирали домой, сказали, что 10 лет будешь жить, как будто нигде и не был, а потом начнется. И правда, началось. То печенка, то селезенка, то желудок, а потом и вообще парализовало, полностью левую сторону. От палки теперь ни на шаг».

Александр Николаевич человек немного резкий, прямой и немногословный. Подтверждение его словам об обстоятельствах призыва мы находим также в литературе: «Необходимость в постоянной смене ликвидаторов, быстро набирающих большие дозы облучения, вызывала острую нехватку человеческого ресурса. В Белоруссии и на Украине во всю мощь заработали военкоматы, призывая на кратковременные сборы офицеров запаса, их поднимали ночью, вытаскивали из своих квартир, ловили на работе, прямо на улицах, у друзей, женам практически насильно вручали повестки, пугали трибуналом за неявку на сборные пункты. Происходящее сильно напоминало военные пункты. Призванным даже не давали времени предупредить родственников. Вновь прибывших наспех одевали и бросали на реактор. Выданная спецодежда не могла защитить жизненно важные органы, и в ход пошли самодельные свинцовые трусы, рубашки, жилеты».

Рассказывает Валерий Михайлович Баранов:

«Мне было 37 лет. Нас военкомат брал от 35 до 50 лет. Младше не брали. А когда попал в Прибалтийский округ, там не разбирались. Брали всех, с 25 и выше. Забрали меня в октябре. Я тогда пришел с работы в 8 часов, а дома меня уже ждали люди из военкомата с приказом явиться туда к 4 утра на переподготовку, с собой взять вещи первой необходимости, даже не сказали, куда мы едем. В Чернобыле всё было оборудовано хорошо, палатки, телевиденье, новости даже смотрели. Нам там показывали реактор, но только с другой стороны, пытались сделать вид, что его не сильно разнесло. Говорили: «Это не для вас, а для остального населения, чтобы паники не было». Порядок был, как в армии, питание отличное, тут и говорить нечего. А вообще первыми были срочники (срочная служба). Говорят, что этого не было, но они и заливали, и мыли, и охраняли – всё они. Самая сложная и опасная работа была на крыше. Они должны были за минуту скинуть с крыши зараженный графит, кто сколько успеет, а внизу радиоуправляемые бульдозеры грузили в машины, а люди вывозили их. Весь город Припять выселили, никого там не было, а мы снимали грунт на полштыка, сначала мыли стены, чтоб смыть пыль. В землю она далеко не проходила, где-то сантиметров 5, а мы потом это соскребали лопатой, грузили в машины и вывозили на могильник, затем засыпали песком и заново стелили асфальт. На крыше я не был, только вокруг. Ну а пробыл я там 1 месяц и 20 дней. Вообще брали на полгода, но по военным меркам 25 рентген был максимум, но никто и никогда не писал ровно 25 рентген, писали 24,99, но только не 25, а иначе бы их наказали. Хоть ты набирал и больше, тебе писали меньше. Кто раньше набирал, тот и уезжал. А с марта 1987 все уже были по полгода. Когда закончилась очистка, первый саркофаг уже построили. Но одного саркофага было мало, и уже начинали строить второй. Меня удивляло постоянно вот что: от станции, в 100 км стояли таблички с надписью: «Опасно. Радиация!», а буквально в 500 м от этой таблички, зона считалась не зараженной, и люди жили обычной жизнью. Пришел домой в январе 1987».

Валерий Михайлович оказался свидетелем того, как фабриковались новости: съемка станции с выгодной стороны, больше всего журналисты и телевизионщики были озабочены проблемой сокрытия всей правды. Это касалось и вопросов безопасности жителей, имевших несчастье родиться и жить в зараженной зоне. Правду скрывали все чиновники, которые находились в зоне ликвидации аварии. Читая сегодня книги, изучая материалы Интернета и газетные статьи, мы натыкаемся на противоречивые сведения по многим вопросам. Мы думаем, что это следствие той лжи, которая покрывала Чернобыльскую зону не хуже радиоактивной пыли.

Какой ценой?

Общаясь с очевидцами этой страшной катастрофы, мы узнавали всё больше и больше о событиях, происходивших тогда. И с каждым днем убеждались, как мало мы знаем об этой трагедии. Читая письма Александра Гапоненко и слушая рассказы, мы начинали понимать, что же скрывала власть.

Все чернобыльцы имеют льготы, но никакие деньги не вернут здоровье, а тем более жизнь безвременно умерших. В сельской местности чернобыльские выплаты являются действительно весомой суммой, но мы обнаружили, что обычные люди не высказывают никакой зависти и недовольства по отношению к бывшим ликвидаторам.

Бюрократические препоны, которые расставили чиновники перед ликвидаторами, их попытки уменьшить льготы, лишить каких-то законных выплат добавляют этим людям лишние страдания. Они вынуждены бороться за свои права, доказывать чиновникам свою причастность к избавлению нас всех от гибельных последствий Чернобыля. Мы считаем, что подвиг ликвидаторов еще недостаточно оценен.

Дарья Главина

Сергей Юров

с. Матвеев Курган, Ростовская область

Научный руководитель О. И. Столбовская

Полный сборник работ-победителей конкурса «По крупицам» можно почитать