Лидеры либералов в 19 веке. Политические идеологии XIX-XX веков. Либерализм. Консерватизм. Социализм: Методические рекомендации по курсам "Политология", "Глобальные конфликты нового и новейшего времени", "Отечественная история". Либерализм ассоциируется с

Понятие «либерализм» появилось в начале 19 века. Первоначально либералами называли группу депутатов-националистов в кортесах - испанском парламенте. Затем это понятие вошло во все европейские языки, однако в несколько ином значении.

Сущность либерализма остается неизменной на протяжении всей истории его существования. Либерализм - это утверждение ценности человеческой личности, ее прав и свобод. От идеологии Просвещения либерализм заимствовал идею естественных прав человека, поэтому в число неотчуждаемых прав личности либералы включали и включают право на жизнь, свободу, счастье и собственность, причем наибольшее внимание уделяется частной собственности и свободе, поскольку считается, что собственность обеспечивает свободу, которая в свою очередь есть предпосылка успеха в жизни отдельного человека, процветания общества и государства.

Свобода неотделима от ответственности и заканчивается там, где начинается свобода другого человека. «Правила игры» в обществе фиксируются в законах, принимаемых демократическим государством, в котором провозглашены политические свободы (совести, слова, собраний, объединений и т.п.). Экономика рыночная, основанная на частной собственности и конкуренции. Такая экономическая система есть воплощение принципа свободы и условие успешного экономического развития страны.

Первым историческим типом мировоззрения, содержащего обозначенный выше комплекс идей, был классический либерализм (конец 18 - 70-80-е годы 19 века). Его можно рассматривать как непосредственное продолжение политической философии эпохи Просвещения. Недаром «отцом либерализма» называют Джона Локка, а создатели классического либерализма Иеремия Бентам и Адам Смит считаются крупнейшими представителями позднего Просвещения в Англии. На протяжении 19 века либеральные идеи развивали Джон Стюарт Милль (Англия), Бенжамен Констан и Алексис де Токвиль (Франция), Вильгельм фон Гумбольдт и Лоренц Штейн (Германия).

От идеологии Просвещения классический либерализм отличается, прежде всего, отсутствием связи с революционными процессами, а также отрицательным отношением к революциям вообще и к Великой Французской революции в частности. Либералы принимают и оправдывают социальную действительность, сложившуюся в Европе после Великой Французской революции, и активно стремятся совершенствовать ее, веря в безграничный общественный прогресс и силу человеческого разума.

Классический либерализм включает ряд принципов и концепций. Его философской основой является номиналистический постулат о приоритете единичного перед общим. Соответственно центральным является принцип индивидуализма: интересы личности выше интересов общества и государства. Поэтому государство не может попирать права и свободы человека, а личность имеет право защищать их против посягательств со стороны других лиц, организаций, общества и государства.

С конца 18 века и по первые два десятилетия 20 века инициатива социального реформаторства в странах западной цивилизации принадлежала либералам. Однако уже в конце 19-начале 20 века начался кризис либерализма. Рассмотрим его причины.

Теория общественной саморегуляции никогда в полной мере не соответствовала действительности. Кризисы перепроизводства периодически происходили во всех развитых капиталистических странах и стали неотъемлемой частью индустриального общества. Социальной гармонии также не наблюдалось. Борьба рабочего класса против буржуазии началась в 20-е годы 19 века в Англии. Индустриальное общество уже в первой половине 19 века проявило себя как глубоко конфликтное и экономически нестабильное.

Противоречия между объективной действительностью и либеральной теорией стали очевидны в конце 19-начале 20 вв., когда капиталистический способ производства перешел в монополистическую стадию. Свободная конкуренция уступала место диктату монополий, цены определялись не рынком, а крупными фирмами, подчинившими конкурентов, кризисы перепроизводства становились более длительными и разрушительными, охватывали одновременно целый ряд стран.

Борьба рабочего класса за достойную жизнь становилась все более организованной и эффективной. Начиная с 60-х годов 19 века, эту борьбу возглавляли социал-демократические партии, первоначально провозгласившие своей целью утверждение диктатуры пролетариата и ликвидацию частной собственности на средства производства.

Необходимость государственного регулирования экономики и социальных конфликтов становилась все более очевидной. В этих условиях инициатива социального реформаторства стала постепенно переходить к социал-демократии, сумевшей разработать в 90-е годы 19 века принципиально новую программу совершенствования буржуазного общества, предполагающую отказ от диктатуры пролетариата и ликвидации частной собственности.

Еще одной причиной кризиса либеральной идеологии стали, как это не парадоксально, успехи либеральных партий в деле реализации своих политических требований. В конце 19 - первых десятилетиях 20 века все положения политической программы этих партий оказались реализованы и приняты в конечном счете всеми основными политическими силами и партиями. Поэтому можно сказать, что несомненные заслуги либерализма и либеральных партий в утверждении основных принципов и институтов современной демократической системы способствовали отказу в поддержке либеральным партиям со стороны общества: либералам стало нечего предложить избирателям.

В этих условиях либерализм существенно изменился и начался второй этап его развития, связанный с появлением социального либерализма как нового исторического типа либеральной идеологии. Социальный либерализм (конец 19 - 70-е годы 20 вв.) вобрал некоторые социал-демократические идеи, и, как следствие, произошел отказ от части постулатов классического либерализма. Создателями социального либерализма стали такие политические мыслители как Дж. Гоббсон, Т. Грин, Л. Хобхауз (Англия), В. Репке, В. Ойкен (Германия), Б. Кроче (Италия), Л. Уорд, Дж. Кроули, Дж. Дьюи (США).

Прежде всего, социальный либерализм включил в либеральную доктрину социал-демократическую идею государственного регулирования экономики (экономическая концепция государственного регулирования была разработана Дж. М. Кейнсом и социалистической не является, хотя использовалась также и социал-демократами), поскольку в условиях господства монополий требование неограниченной свободы конкуренции было взято на вооружение монополистами и приобрело функцию защиты интересов привилегированных слоев населения. Уже в конце 19 века либеральные правительства европейских стран одно за другим стали принимать антимонопольные законы, запрещавшие чрезмерную концентрацию собственности.

XIX век и современный взгляд

на “национальные особенности”

В сегодняшней России бытуют два мифа о либерализме.

Первый из них заключается в том, что либерализм - это некоторое единое явление, достаточно четко очерченный круг либеральных идей, принципов и ценностей. Все они выражены в преимущественно англоязычных текстах ряда классиков либерализма, в деяниях либеральных политиков. Согласно все тому же мифу, эта система ценностей или, если угодно, идеология зародилась в англоязычных странах (Англии Локка, Шотландии Юма и Смита, Соединенных Штатах отцов американской демократии), откуда распространилась по всему “западному” миру, и ко второй половине XX века превратилась в некую доминирующую политическую и мировоззренческую систему. Из этого мифа делается вывод, что любая попытка “установить” либерализм в России (которую приверженцы этого мифа часто считают не-западной или даже не-европейской страной) - суть утопия, потому что условия-де у нас другие, и эта система к ним не адаптирована. В отличие от западных стран, в России либерализм можно только “внедрить” или, в самом крайнем случае, “возродить”, опираясь на какие-то давно забытые политические традиции. Так зачастую думают и сами либералы.

Второй миф касается содержания либерализма. Чаще всего он трактуется как идеология, в первую очередь экономическая или экономистская , то есть требующая неограничения свободы личности прежде всего в экономической сфере и невмешательства государства в дела граждан во имя абстрактных прав и свобод. Все это с тем, чтобы позволить людям вступать друг с другом во взаимовыгодные отношения и создавать таким образом индивидуальное благосостояние и всеобщее изобилие. Главные принципы такой системы - частная собственность, свободное движение товаров, наполненные прилавки магазинов - словом, “жизнь, как в Европе”. Естественный спутник подобного либерализма - демократия, как политическая система, наиболее способствующая свободе торговли.

Не будем заниматься выяснением того, откуда произошли эти мифы. Важно сперва понять, что речь идет именно о мифах . Либерализм - это не единое явление, у него нет единой общепризнанной классической традиции, которая могла бы служить точкой отсчета для любого “нового” (например, российского) либерализма. Главное же, либерализм - это вовсе не экономическая доктрина, основанная на свободной торговле и частной собственности как главных ценностях, которые надо защищать любым путем. И демократия ему, либерализму, нужна вовсе не для этого.

История европейского либерализма XIX века прекрасно иллюстрирует это соображение - особенно если отвлечься от якобы “центральной” британской традиции и рассмотреть, к примеру, развитие либерализма в Германии и Франции. Чем, собственно, вот уже около тридцати лет занимаются немецкие и французские историки.

В Германии интерес к либерализму - почти исключительно удел историков, и в спорах о его сути и судьбе отталкиваются от немецкой истории XIX и первой трети XX века. В послевоенной Германии либеральные партии как таковые большой роли не сыграли - по иронии истории, лишь в антилиберальной ГДР существовала безвольная “Либеральная партия Германии”, а карликовая западногерманская партия “Свободолюбивых демократов” после 1949 г. уделяла свое основное внимание национальному вопросу, международным отношениям и вполне абстрактным “экономическим свободам”. Единственный крупный либеральный мыслитель ФРГ - Ральф Дарендорф, да и тот - социолог, живет в Англии и всю жизнь писал о проблемах немецкой истории. Писал, кстати, в довольно пессимистическом ключе: как, мол, создать либеральную культуру в стране, где ее по исторически-структурным причинам никогда не было?

Но и немецкие историки, начиная с 60-х гг. обсуждавшие исторические судьбы либерализма в Германии, пришли к выводу, что “особый исторический путь” Германии не позволил развиться в ней либеральной традиции. По мнению представителей влиятельной билефельдской школы социальной истории, возглавляемой Гансом-Ульрихом Велером и Юргеном Коккой, патерналистские традиции и националистический пафос оказались слишком сильными, а средний класс и представляющие его либеральные партии - слишком слабыми, чтобы предотвратить стремительное скатывание к тоталитаризму.

Тем временем именно в немецких государствах конца XVIII и начала XIX века зародились многие из основополагающих идей и традиций либерализма. Сперва прусский профессор Иммануил Кант предложил систематическое выражение идеала индивидуальной автономии, гарантируемой властью закона и уважаемой всеми не во имя какой-то общей цели или ценности, а ради человеческого достоинства автономного индивидуума. В области философии его преемником стал Георг Вильгельм Фридрих Гегель - которого в России (благодаря Марксу) и в англоязычном мире (с легкой руки Рассела и Поппера) долго считали реакционером, а во Франции (читая тексты философа сквозь призму комментария Кожева) - “левым”. На самом же деле Гегель упивался Французской революцией, симпатизировал конституционному движению в своем родном Вюрттемберге и, уже будучи профессором, заступался за берлинских студентов-бунтовщиков.

В своих “Основах философии права” он очертил идеал политической системы, построенной не на сословных привилегиях (которые даже после наполеоновских войн оставались главным принципом организации общества в большинстве немецких княжеств и королевств), а на свободном волеизъявлении граждан из разных социальных групп. Правда, группы эти он предложил организовать в рамках корпоративной структуры, а принятие окончательных политических решений предоставлять королю, как символическому главе государства, и чиновничеству - как нейтральному “общему сословию”.

Таким образом, философия Гегеля отражала самовосприятие прусской бюрократии - одного из двух полюсов, которые на протяжении всего XIX века определяли судьбы немецкого либерализма. Со вторым полюсом - “оппозиционным” либерализмом - государственных реформаторов (например, пруссаков Гумбольдта и Гарденберга) объединяло желание проводить любые реформы умеренно и постепенно, опираясь на монархический принцип, но развивая его в сторону конституционализма, власти закона и ответственности короля перед гражданами. Однако либералы-оппозиционеры (например, Карл фон Роттек и другие авторы “Государственного лексикона”) стремились к созданию единой Германии как единственного государственного образования, способного обеспечить защиту прав всех немцев (правда, в эту категорию тогда еще не входили евреи и женщины). Более радикальное крыло немецкого политического спектра образовали “демократы”, которые пропагандировали революцию с целью создания единой Германии и перераспределения собственности аристократов и богачей. Когда мы сегодня обвиняем ранних либералов (не только в Германии) в консерватизме или даже реакционности, то в нас говорит наследие “победивших” в конце концов демократов. Именно оно мешает нам правильно оценить историческую роль раннего немецкого или французского либерализма в контексте эпохи.

Не стоит, конечно, увлекаться. Имеет ли вообще смысл относить прусских реформаторов к “либералам” - вопрос весьма спорный. В любом случае, само слово “либерализм” ни в Пруссии, ни в других немецких землях до революционных событий 1830 года никакой роли не играло. К тому же, как и их современник Уваров, “пруссаки” всегда действовали в интересах государства и даже короля, а не граждан как таковых. Несмотря на это, именно в ходе реформ были разработаны многие принципы, которые впоследствии определили облик либерализма. Например, идея Гумбольдта, основателя берлинского университета, о том, что наука и образование не должны служить какой-либо цели, кроме развития личности и ее способностей, позднее легла в основу всей немецкой системы образования и обеспечила расцвет не только ей самой, но и, например, сложившейся под ее влиянием американской университетской системе (см. об этом в НЗ № 2 (22) 2002). Благодаря своему политическому влиянию (хотя и довольно скромному), Гумбольдт сумел гораздо больше сделать для распространения своих идей, чем, например, Джон Стюарт Милль, который чуть позже со схожих позиций критиковал консервативные университеты Оксфорд и Кембридж.

Таким образом, еще до выхода на первый план слова “либерализм” и задолго до демократизации либеральных ценностей на юго-западе и северо-востоке Германии сформировался как минимум словарный запас, из которого позднее вырос язык современного либерализма - системы, которая, как выразился Дарендорф, стремится к “максимизации жизненных шансов каждого человека”. Заметим, что в XIX веке в немецких землях никому бы и в голову не пришло назвать доктрину свободного рынка “либерализмом” и связать ее с либеральной борьбой за права граждан и конституционность действий власти. Такая интерпретация на европейском континенте появилась только в Австрии в начале XX века, откуда и пошла гулять по миру времен Холодной войны, взяв за основу британский либерализм XVIII века.

Впрочем, и к демократии у раннего либерализма отношение было далеко не однозначное - требование гарантий индивидуальных свобод не имело ничего общего с представлением о суверенности народа. Главным требованием либеральных партий и деятелей, вплоть до объединения Германии Бисмарком, оставалось создание парламентов при правителях разных немецких земель - правда, парламентов, имеющих консультативную или контролирующую роль, но никак не выступающих в качестве носителя суверенитета. Для политических реалий раздробленной Германии даже такое требование было слишком радикальным.

Ключевой момент для либерального движения наступил в период европейских революций 1848-1849 гг. В парламенте восставших, собравшемся в мае 1848 г. во франкфуртском соборе, разбитые на несколько фракций либералы играли ключевую роль: они пытались примирить представителей немецкой аристократии с республикой, а демократов - с ограничением требуемых теми всеобщих выборов. Но либеральные фракции не справились с собственными страхами перед народной стихией - и, когда прусский король отказался от роли конституционного, но не наследного, а выборного монарха объединенной Германии, им не удалось спасти разработанную в союзе с демократическими силами конституцию. Многие либеральные деятели даже приветствовали разгром демократического движения как меньшее из двух зол.

Отказавшись от конституционной монархии, демократы обрекли себя на более чем двадцатилетнюю отсрочку исполнения своих мечтаний и монархию авторитарную. Либералы же не просто навсегда стали маргинальной политической силой, но и остались скованы национальным вопросом, так и не сумев предложить положительную политическую программу. Так, по крайней мере, долго считало большинство немецких историков.

Такую картину, однако, начали корректировать исследования последних десятилетий. Во-первых, появились более подробные описания политической истории отдельных немецких земель. Так, Баденом, где демократическая революция 1848 года имела самую большую поддержку, во время “черного десятилетия” после ее подавления правил либерально настроенный герцог Фридрих - питомец гейдельбергского университета и ученик либерального профессора Людвига Гейссера. При Фридрихе баденским либералам, единственным в Германии, удалось сформировать правительство и несколько лет определять внутреннюю политику государства. С Пруссией же, послужившей орудием для сокрушения демократически-либеральных революций, как ни парадоксально, многие либеральные “патриоты” связывали надежды на объединение Германии под сенью единой конституции. В первые годы правления Вильгельма I (1858-1861) считалось, что он достаточно просвещенно настроен, чтобы, добившись с помощью либералов подчинения остальных земель, установить в объединенной Германии принцип законности.

Во-вторых, возрос интерес к либеральным движениям на муниципальном и, уже после объединения Германии Бисмарком, на региональном уровне. Как показал Ян Пальмовски , участие в муниципальной политике позволило либеральным партиям накопить определенный опыт и оставить свой след в политической культуре страны.

Если либералам в конечном счете и не удалось втиснуться между имперским популизмом и социал-демократической оппозицией, то стоит ли приписывать этот провал законам исторической неизбежности, германскому “выбору особого пути” (Sonderweg )? Это означало бы заниматься тем, что Эрик Хобсбаум назвал “делать ставку на победившую лошадь после окончания гонок”. Если к тому же не ограничивать поиск “либерализма” в прошлом теми, кто сам себя так определял, то нельзя не обратить внимания на то, что в Германии, как и в других странах, уже в XIX веке имелась традиция защиты прав личности и подчинения властей предержащих нормам закона. Только опираясь на довольно широкую интерпретацию “либеральной” политической традиции, можно объяснить силу “доморощенных” германской и австрийской либеральных демократий. Дело тут не во вмешательстве иностранных держав после Второй мировой войны: ведь в том, что осталось от побежденной гитлеровской империи, не сложилась либеральная демократия своего собственного, германского, а не, скажем, американского или британского типа.

Во Франции с ретроспективным осмыслением собственной либеральной истории дело обстоит еще сложнее. Стоит, наверное, напомнить, что во всей Европе “либерализм” - по крайней мере, как политическое движение - возник в качестве одной из трех основных реакций на Французскую революцию. Да и само слово это впервые появилось в 1791 году, в Мадриде, где была образована партия “либералов”, сочувствовавших идеалам французских революционеров - как они их понимали. На самой родине революции слово это, однако, прижилось не сразу. В отличие от соседних государств, здесь оно только изредка становилось названием какой-либо из основных политических партий, а тем более знаменем, под которым длительное время выступало бы сколько-нибудь значимое течение политической философии.

Интерес к либерализму почти напрочь отсутствовал у французских историков до 70-х годов XX века (точнее, у экономически ориентированных историков-марксистов, ибо именно они в первую очередь занимались политической историей Франции нового времени). Тогда в связи с кризисом левых идеологий французы стали пересматривать не только устаревшие политические ярлыки, которые до того охотно навешивали на своих противников, но и традиционные интерпретации своей истории, которые в стране якобинцев, бонапартистов, вишистов, голлистов и иже с ними структурировали политическое поле едва ли не в большей степени, чем в постсоветской России.

Сначала на первый план вышли те, кто под знаменем “либерализма” выступал за радикальное экономическое либертарианство в духе Маргарет Тэтчер или Роналда Рейгана: свободу торговли, отмену системы социального обеспечения, снижение налогов на доходы частных предприятий. Но, хотя они вполне вписывались в дух времени, идеологи радикального капитализма так и не сумели создать сколько-нибудь внятную систему взглядов, хотя бы отдаленно напоминающую политическую философию.

Одновременно своим доминирующим положением во французской интеллектуальной жизни воспользовались историки, связанные с парижской Высшей школой социальных исследований, созданной в свое время под влиянием школы Анналов и долгое время возглавляемой Фернаном Броделем. В своем эссе “Мыслить Французскую революцию”, опубликованном в 1978 г., ученик Броделя, историк революции Франсуа Фюре предложил пересмотреть традиционные интерпретации событий 1789-1814 годов на основе концепций ведущих представителей политической истории первой половины XIX века, таких как Гизо и Токвиль. Фюре выступил за примирение с хаотическим характером событий - против своих коллег-коммунистов, для которых тайна революции раз и навсегда была решена в рамках марксовой “строго научной” интерпретации, в терминах законов экономического развития и классовой борьбы. “Либеральным” поворотом во французской историографии такой взгляд можно назвать по целому ряду причин. Во-первых, он вписывался в общее возрождение интереса к политической истории, которая во Франции в течение многих десятилетий была отодвинута на второй план историей социальной (отчасти из-за “левых” взглядов большинства историков). “Событие” как историческая категория едва ли вообще признавалось представителями этой традиции - а таким образом снимался и вопрос о роли личности в истории и об индивидуальной ответственности, который находится в центре либерального мировосприятия. Трактуя историю политического как автономную сферу человеческой деятельности, Фюре вернул в свои построения и тему свободно действующей и поэтому ответственной за свои действия личности.

Во-вторых, возрождалась традиция той французской историографии XIX века, которая рассматривала “свою” революцию в первую очередь в сравнении с английской революцией 1625-1688 гг. Вопрос, волновавший все тех же Гизо или Бенжамена Констана, заключался в следующем: почему, казнив в ходе революции своего короля (как это прежде сделали англичане), французы не сумели впоследствии установить умеренный парламентский, конституционный режим? Фюре предложил трактовать такое развитие событий как “уникальность” Франции, singularite╢ franНaise .

В ходе публицистических дискуссий, развернувшихся вокруг тезиса Фюре, это выражение приобрело независимую жизнь и плавно превратилось в “исключительность” Франции, exceptionnalite╢ franНaise - формулу, в которую вкладывалось все что угодно, но в первую очередь - мнимая национальная особенность страны. Эта особенность выстраивалась уже в сравнении не с Англией, а с неким “универсальным” путем, указанным якобы Соединенными Штатами. Теперь вопрос выглядел так: почему Америке удалось раз и навсегда установить конституционно-демократический режим, а Францию весь XIX век бросало от переворотов к реставрациям?

Понятием исключительности или уникальности воспользовался и соратник Фюре, историк Пьер Розанваллон. Он, правда, эту идею примерял к Англии: именно английский либерализм, по мнению Розанваллона, уникален тем, что всем его “классикам” присуща вера одновременно и в свободу личности, и в свободу торговли как принцип регулирования общественных отношений. Именно такое историческое совпадение создает иллюзию “единого” либерализма и скрывает наличие гораздо более разрозненного комплекса либеральных идей и проблем во Франции XVIII и XIX веков. В самом деле, авторы, включенные сегодня в любое англоязычное пособие по истории либеральной мысли - такие, как Монтескье или Констан, - не всегда увязывали защиту прав личности и разделения ветвей власти с верой в свободную торговлю. Напротив, французские экономисты (например, Сей или Бастиа) интересовались экономическими “законами”, проблемами богатства и торговли, не связывая их с проблемой выбора политической системы. Более поздние либеральные политики (скажем, деятели “Либерального союза”, Union libe╢rale , при Наполеоне III), наоборот, активно выступали против либерализации внешней торговли, которую Наполеон проводил насильственными методами. Франсуа Гизо, оппозиционный либерал времен Реставрации и премьер-министр после 1830 года, в восьми томах своих воспоминаний ни разу не обращается к обсуждению экономических проблем .

Кроме того, наиболее интересные либеральные деятели Франции не оставили после себя систематического философского наследия - его приходится реконструировать на основании их программ, выступлений и публицистических текстов. Этот процесс осложняется тем, что в каждой из пяти основных политических эпох в истории посленаполеоновской Франции (Реставрация, монархия Бурбонов, Революция 1848 года, Вторая империя, Третья республика) либеральные партии подлаживали свои программы под актуальные для того времени темы. В отличие от Германии или Италии, здесь не вставал вопрос о национальном единстве, и основные усилия были направлены на реформирование политической системы и расширение политических свобод - но при условии умеренной демократизации: в глазах либеральных реформаторов, радикальная демократия грозила новым всплеском революционности и, возможно, террора. Именно этот страх перед народом и невнимание к социальным вопросам поставили либералов во время Второй империи в маргинальное положение. Как это было чуть позже в объединенной Германии, формальная демократизация была проведена “сверху”, по настоянию авторитарной власти, которая желала заручиться всенародной поддержкой. Так же как в Германии, либеральная интеллигенция, стоявшая последние годы XIX века у истоков, например, французской социологии, “заболела” национальным вопросом (в данном случае - Эльзасом и Лотарингией) и не выработала четкой программы противостояния тем радикально-националистическим кругам, которые накаляли политическую атмосферу в преддверии Первой мировой войны.

На основании такого довольно схематичного обзора истории либерализма я предлагаю сделать три вывода. Во-первых, история либерализма показывает, что динамику национальной уникальности и риторики ее преодоления можно обнаружить повсюду. Либерализм может опираться на совершенно разные исторические пути развития, по-разному сочетаясь как с демократией, с которой в конце концов всегда примиряется, так и с проблемой экономических свобод - которые отнюдь не определяют его суть. Это национализм везде одинаков - либерализм же многолик: разные его проявления порой сохраняют друг с другом лишь смутное сходство, которое, однако, позволяет нам говорить о вполне определенной группе современных государств с либеральной политической системой. Если же за эталон измерения брать некий идеальный тип американской либеральной демократии, может обнаружиться, что либерализма вообще не существует.

Во-вторых, стоит обратить внимание на общую для французских, немецких - и, кстати, английских - либералов проблему примирения со всеобщими выборами, то есть с расширением демократической системы и восприятием “народа” как полноценного носителя государственного суверенитета. Проблема вытеснения реформаторски настроенных сил с политической арены популистами, играющими на часто присущем либералам презрении к “народу”, в условиях сегодняшней массовой демократии остается актуальной и всегда таит в себе опасность плебисцитарного авторитаризма.

В-третьих, осознание многообразия либеральных традиций может научить нас относиться терпимее к недостаткам кандидатов на должности “отцов” и “матерей” российского либерализма. В самом деле, в сегодняшней либеральной Америке никто не требует возврата к рабству, которое поддерживали многие из “либералов”-основателей США. В либеральной Германии никому в голову не придет выступать за конституционную монархию, как это делали либералы XIX века, а во Франции не собираются отбирать право голоса у малоимущих и необразованных. Тем не менее во всех этих странах современные либеральные деятели и мыслители с уважением относятся к наследию прошлого, если рассматривать это прошлое в его историческом контексте. Не отрицая ни политической наивности и малой эффективности, скажем, того же правозащитного движения советской эпохи, ни отсутствия мощной социальной базы у реформаторского либерализма в до- и постсоветское время, отчаяться в возможности закрепления России в “семье” либеральных государств можно только при условии слишком узкого прочтения традиции “либерализма”.

1) Такой перевод передает смысловой оттенок, который теряется в стандартном русском переложении названия “Свободной демократической партии” (СвДП).

2) См.: Palmowski J. Urban Liberalism in Imperial Germany: Frankfurt am Main, 1866-1914. Oxford: Oxford University Press, 1998.

3) См.: Rosanvallon P. Le moment Guizot. Paris: Gallimard, 1985.

В XVIII-XIX в. В Западной Европе оформились три основных общественно-политических течения: либерализм, консерватизм и социализм.

События

Конец XVII в. - идеи либерализма (лат. liberalism - «свободный») появляются в трактатах Джона Локка («Два трактата о правлении», «Послание о веротерпимости»). Они легли в основу философии Просвещения XVIII века и были направлены против феодализма и абсолютизма. Основные положения идеологии либерализма были оформлены в XIX веке.

Основополагающие идеи и ценности либерализма :

• Идея абсолютной ценности человеческой личности и изначального (по рождению) равенства всех людей.
• Свобода личности. Свобода, ограниченная рамками закона, то есть не угрожающая свободе других.
• Индивидуализм. Отдельный человек ценится больше, чем группа или сообщество. Индивид рассматривается как самоцель и движущая сила общества, а государство - средство для достижения индивидом цели.
• Равенство. Речь идет о равенстве возможностей, на основании которых каждый добивается разных результатов в зависимости от способностей и трудолюбия.
• Признание определенных неотчуждаемых прав человека (на жизнь, свободу слова, печати, собраний и т.п.). Приверженность демократии, парламентаризму и идее правового государства . Идея государства - «ночного сторожа», главные функции которого охрана порядка и защита от внешней опасности.
• Толерантность. Идея толерантности предполагает наличие плюрализма - политического и культурного разнообразия в рамках единого общества.
• В экономике либерализм отстаивает идеи свободного рынка и свободной конкуренции.

Конец XVIII в. - появление консерватизма (от лат. conservare - «охранять», «сохранять»). Консерваторы выступали за сохранение существующих, исторически сложившихся форм общественной жизни.

Основополагающие идеи и ценности консерватизма :

• Ориентация на традицию. Мудрость прошлого выражена и сохранена в религии, семье, морали. Опираясь на свой разум, человек обречен на ошибку, поэтому он должен опираться на традицию и опыт.
• Прагматизм. Ориентация на опыт и практические обстоятельства.
• Иерархия и неравенство. Консерваторы выступали за сохранение сословных различий.
• Авторитет власти. Власть должна исходить сверху и иметь непререкаемый авторитет.

Первая половина XIX в. - появление критического утопического социализма (А. Сен-Симон, Ш. Фурье, Р. Оуэн). Теории трех основных представителей утопического социализма объединяет критическое отношение к современному им обществу и мечты о его переустройстве на более справедливых началах. Критическое отношение к обществу было вызвано тяжелым положением рабочих в первой половине XIX в.: рабочий день длился от 12 до 16 часов, жили они в очень плохих условиях, часто недоедали.

• Сенсимонизм . Анри Сен-Симон считал, что современное ему общество делится на праздных собственников и трудящихся индустриалов, которые составляют большую часть населения. Он считал, что необходим контроль над собственностью со стороны общества. Усовершенствование общества, по Сен-Симону, возможно путем проведения реформ и нравственного воспитания. По его мнению, именно христианская мораль может повлиять на собственников и их отношение к рабочим.
• Шарль Фурье . Предлагал усовершенствование общества путем создания фаланг - объединений тружеников. В них должны были отсутствовать наемный труд и заработная плата. Доходы в них предполагалось перераспределять таким образом, чтобы гарантировать всем прожиточный минимум при сохранении имущественного неравенства (которое обусловлено величиной вложенного каждым труда).
• Роберт Оуэн . Разрабатывал планы переустройства общества на основе отмены денег и замены частной собственности общественной. Выступал за улучшение условий труда и быта рабочих.

Участники

Эдмунд Бёрк - основоположник консерватизма. В книге «Размышления о французской революции» (1790) выразил идеи приверженности традиционному общественному порядку.

Жозеф де Местр - политический философ консервативного направления.

Джон Локк - философ-просветитель, основатель либерализма.

Иеремия Бентам - юрист, один из родоначальников либерализма.

Джон Стюарт Милль - философ, экономист, один из идеологов либерализма.

Анри Сен-Симон - французский мыслитель, представитель утопического социализма.

Шарль Фурье - французский утопический социалист.

Роберт Оуэн - английский утопический социалист.

Заключение

Идеи, выраженные в трудах либералов, консерваторов и социалистов, находили выражение в историческом и политическом процессе в Европе XIX в. Либеральная идея всеобщего равенства выразилась в борьбе за избирательную реформу, а также за свободу слова, печати и манифестаций. В результате революции 1848 г. во Франции было введено всеобщее избирательное право (для мужчин, достигших 21 года). Таким образом, Франция стала страной с самым либеральным на тот момент политическим режимом. Последователь Р. Оуэна, социалист У. Ловетт основал Лондонскую ассоциацию рабочих (1836). Идеи утопического социализма повлияли на движение чартизма в Англии, которое боролось за политические права для рабочих и улучшение их экономического положения.

В качестве идеологического течения либерализм заявил о себе ещё в дореформенное время. И славянофилы, и западники в той классической форме, в какой они оформились в 40-е годы XIX века, были в основном либералами. Время возникновения либерализма как общественного движения - 60-е годы. Правительственные реформы -- освобождение крестьянства и, особенно, создание земств, этих мизерных «кусочков» конституции -- создали определенную основу для консолидации сторонников либерального мировоззрения. С земством была связана общественная деятельность центральной фигуры российского либерализма XIX века. Борис Николаевич Чичерин (1828--1904 гг.) был прямым наследником великих западников Т.Грановского, К.Д.Кавелина и др.: они были его преподавателями в Московском университете. Юрист, философ, историк, автор фундаментальных трудов «Курс государственной науки» и «История политических учений» Б.Чичерин сформулировал теоретические основы российского либерализма в его классическом виде. Как истинный либерал, он считал необходимым условием цивилизационного развития свободу личности. Но при этом речь шла об утверждении свободы «ограниченной» и её постепенном развертывании по таким основным пунктам как свобода совести, свобода от рабского состояния, свобода общественного мнения, свобода слова, преподавания, публичность правительственных действий, прежде всего бюджета, публичность и гласность судопроизводства. Изложенная им ещё в 50-х годах программа практических действий состояла в ликвидации феодальных пережитков в экономике, отмене крепостного права, невмешательстве государства в экономическую сферу, свободе, частного предпринимательства, формировании частной собственности.

Единственной силой, способной реализовать эту программу, Б.Н.Чичерин считал государство и правительство. Идея государства как основного двигателя и творца истории составляла ядро его политического мировоззрения, сформировавшегося под громадным влиянием Г.Гегеля. При этом весь ход российской истории только подтверждает эту всеобщую закономерность. Специфика России -- громадность государства, малочисленность населения на обширных территориях, однообразие условий, земледельческий быт и др. -- обусловила особенно важную и большую роль государства в развитии нации. И модернизацию России, по мнению Чичерина, должно было осуществить самодержавие, самопревращающееся в конституционную монархию. С этой целью правительство должно было опираться не на реакционеров и не на радикалов, а на сторонников умеренных, осторожных, постепенных, но неуклонных преобразований. Это была программа «охранительного», «консервативного» либерализма для общества или «либерального консерватизма» для правительства.

При этом Б.Чичерин никогда не был апологетом абсолютизма. Идеальным политическим строем для России он считал конституционную монархию и поддерживал самодержавие лишь в той мере, в какой оно способствовало проведению реформ. Теоретически он не отрицал в определенных исключительных обстоятельствах неизбежности революции, но считал её одним из наименее эффективных способов исторического действия и, безусловно, предпочитал эволюционный путь общественного развития. Его политическую программу сегодня квалифицируют как русский вариант движения к правовому государству, учитывающий социально-политические реалии России XIX века и национально-государственные традиции русской истории . При этом в 60--70-е годы прошлого века осуществление чичеринской формулы было отнюдь не утопичным. Между его идеями и реформаторскими установками времен Александра II существует значительное совпадение. Но история 80-х годов пошла по другому пути, и идеи Чичерина остались чисто теоретическим явлением. Идея эволюционного развития России была бескомпромиссно отвергнута на обоих политических полюсах общества.

Чичеринский либерализм совпадал с классическим европейским и в отношении к социалистическим идеям и социалистическому движению. Данное отношение можно охарактеризовать коротко -- абсолютное, категорическое отрицание. Сама идея социальных реформ, по мнению Чичерина, противоречила свободе личности, а потому была несостоятельна. «Социализм вечно колеблется между самым безумным деспотизмом и полной анархией» . «Представительное правление может держаться только, пока эта партия слаба и не в состоянии прочно влиять на государственное управление», «социал-демократия есть гибель демократии», социализм -- это ложная демократия.

Несмотря на связь с земством Б.Чичерин явился представителем академического, интеллигентского либерализма. Параллельно складывался несколько иной вид, получивший в литературе название земского либерализма. Его социальную основу составляли те слои русской демократической интеллигенции, которые непосредственно участвовали в координировавшейся земствами деятельности по организации народного просвещения, здравоохранения и т. п. Это были учителя, врачи, агрономы, статистики. Земцы значительно активизировались в конце 70 -- начале 80-х годов. Импульсом для их активности стала правительственная политика урезания прав земств, даже тех ограниченных, которые первоначально были даны им. В противном случае, по справедливому мнению известного дореволюционного исследователя земств Белоконского, земские деятели вполне могли на многие годы сосредоточиться на мирной культурнической работе. Правительственное же наступление на земства, особенно в период контрреформ, подталкивало земцев к политической активности. Черниговское, Полтавское, Самарское, Харьковское земства вступили в открытую конфронтацию с петербургскими властями, потребовав созыва представителей всех сословий -- Земского собора. За это выступление лидер тверского земства Иван Петрункевич был выслан из Твери под надзор полиции, заслужив тем самым славу «земского революционера».

Земское движение к концу 70-х годов отработало основные требования своей политической программы: политические свободы, (свободы слова, печати и гарантии личности) и созыв Учредительного собрания. Для достижения этих целей в 1880 году была создана «Лига оппозиционных элементов» или «Земский союз». Это была первая либеральная организация в России. В 1883 году в Женеве профессор Киевского университета Михаил Драгоманов издавал журнал «Вольное слово» в качестве официального органа «Земского союза». И организация, и журнал возникли явочным порядком, нелегально, вопреки принципиальным установкам земского либерализма. Последний всегда отмежевывался от радикализма. Существование и «Земского союза» и «Вольного слова» было непродолжительным. Следующий этап земского движения начался в середине 90-х годов. Его кульминацией стало образование в январе 1904 года Союза земцев-конституционалистов и проведение своего съезда осенью того же года. На съезде они потребовали введения политических свобод, уничтожения сословных, религиозных и иных ограничений, развития местного самоуправления, участия народного представительства как особого выборного учреждения в осуществлении законодательной власти, и в установлении росписи доходов и расходов и в контроле за законностью действий администрации. Лидерами направления были Д.Шипов, Н.Стахович, А.Гучков и др. Земский либерализм в некотором отношении был приземленнее, реалистичнее и почвеннее, чем «Академический». Сторонники же последнего в новых условиях начала XX века, отдавая дань заслугам земцев, считали их в политическом отношении недостаточно радикальными.

В середине 90-х годов XIX века возникла новая генерация либералов, развившая активную деятельность. И сам российский либерализм вместе с ним вступил в новый этап своего существования. М.Туган-Барановский и П.Новгородцев, Д.Шаховский и кн. Е. и С.Трубецкие, М.Ковалевский и П.Виноградов, П.Милюков и Н.Бердяев. Цвет отечественной интеллигенции тяготел к либеральному движению. Но особенно большую роль в развитии либерализма на этом этапе сыграл Петр Бернгардович Струве (1870--1944). Он происходил из семьи крупного царского сановника. Отец был губернатором Перми и Астрахани. Он учился в Петербургском университете и за границей: в Германии и в Австрии. Струве считал себя экономистом, его магистерская (1913 г.) и докторская (1917 г.) диссертации были посвящены проблеме цены и стоимости. С 1906 по 1917 гг. он преподавал политэкономию в Петербургском технологическом институте. Вместе с тем, он был и юристом, историком, философом, глубоким политическим мыслителем. Свою безмерную эрудицию и неординарные интеллектуальные способности он направлял на поиск исторического пути своей родины -- России. Струве не был прост и легок в межличностном общении, но зато поразительно последователен в определении главной жизненной цели. Превращению России в свободную страну он посвятил всю трудную и долгую жизнь. Он практически никогда не был состоятельным человеком, зачастую не хватало элементарного достатка. Буквально за несколько дней до смерти он пришел в ярость, увидев в своем доме русского эмигранта, который пошел на службу к нацистам: «Они (фашисты -- Л.С.) -- враги всего человечества... Они убили самую драгоценную вещь на свете: свободу... Я живу как нищий. У меня ничего нет и никогда не было. Я умру нищим. Я пожертвовал всем ради свободы».

За полвека своей активной деятельности П. Струве пережил значительную идейную эволюцию. Одна из наиболее заметных подвижек произошла как раз на рубеже XIX--XX веков. Это был окончательный разрыв с марксизмом, который в социалистической прессе, а затем и в советской историографии неизменно квалифицировался как «ренегатство». Между тем, это далеко не так. Стремясь понять изменяющуюся действительность, П. Струве, не будучи догматиком, действительно эволюционировал в вопросах мировоззрения, программы и политической тактики, но по сути он никогда не изменял себе. Он никогда не изменял тем ключевым идеям, которые составляли основу его мировоззрения, сложившегося в юности, еще до его «марксистского» периода. Это были либерализм, государственность, «национализм» и западничество. Либерализм означал признание свободы личности как главной человеческой ценности, которая позволяет человеку самореализоваться. Струве видел смысл жизни человека в самоусовершенствовании, необходимым условием для чего является духовная и политическая свобода.

Государство является одним из главных культурных достижений мирового развития. Оно -- организатор. В соответствии с чичеринской традицией Струве видел в государстве гаранта свободы личности. Поэтому идеи государственности и человеческой свободы нисколько не противоречили друг другу, а наоборот, органично дополняли друг друга.

«Национализм» Струве тождественен понятию «патриотизм» в современном русском лексиконе. Струве любил русский народ и Россию, свою Родину и был убежден в огромных способностях и возможностях русской нации. Историческую задачу он как раз и видел в том, чтобы снять препятствие для их полного развития. Национальный патриотизм Струве соединялся с западничеством, столь типичным практически для подавляющего большинства отечественных либералов. Их западничество заключалось отнюдь не в стремлении к слепому копированию государственного устройства или образа жизни «передовых» европейских стран и Америки, «...самому ценному, что было в содержании европейской культуры, вообще нельзя «научиться» так просто, а надо это нажить самим, воспитать в себе...» . «Единственная область, где народы действительно сплошь подражают друг другу, -- это область науки и техники; во всем остальном они, худо ли, хорошо, только приспособляют свои собственные учреждения к новым требованиям, которые по временам, если не постоянно возникают в их собственной среде. Они приспособляют их, видоизменяя. Эти изменения часто вызываются иностранными образцами, но они только в том случае пускают в стране корни, когда не противоречат прямо всему тому наследию прошлого, которое слагается из верований, нравов, обычаев и учреждений известного народа» . Но в то же время они полагали, что именно западные страны демонстрируют магистральный путь развития человеческой цивилизации, путь прогресса. Россия может раскрыть свои необозримые потенциальные возможности, только вступив на эту общечеловеческую дорогу.

Таким образом, в идейной эволюции П. Струве либерализм был первичен, а марксизм -- вторичен; либерализм был константой, а марксизм и социализм -- переменными. Политическая свобода в России была главной жизненной целью; рабочее же движение, идеологией которого стал марксизм и социализм -- главной общественной силой, способной добиться ее в России. В 90-е годы XIX века Струве, как и многие будущие либералы, был искренне в этом убежден. Российская социал-демократия была для них, прежде всего, демократией. Отход сторонников либерального мировоззрения от российского рабочего движения рано или поздно, но был неизбежен. Персональная эволюция Струве в этом смысле была сигналом окончания «марксистского» периода и вступления в новый, более адекватный сути либерализм. В философии это был отказ от позитивизма и переход к неокантианству, что нашло отражение в известном сборнике «Проблемы идеализма». В области программы и тактики -- «новый» либерализм.

Возникновение «нового» либерализма на рубеже XIX--XX вв. было напрямую связано со значительной активизацией всего либерального движения в это время. Отказ нового царя Николая II пойти навстречу их требованиям побудил либералов к изданию собственного нелегального печатного органа. Им стал выходивший с 1902 по октябрь 1905 гг. журнал «Освобождение». Его бессменным редактором, автором многих принципиальных статей был Струве. К осени 1903 года в Петербурге, Москве, Киеве, Одессе и других городах действовали местные кружки сторонников «Освобождения», которые стали зародышами первой политической либеральной организации в России. Официально начало «Союзу освобождения» было положено летом 1903 года, когда в Швейцарии сторонники журнала решили приступить к формированию общероссийской организации. В этом совещании принимали участие кн. Долгоруков, кн. Шаховской, И. Петрункевич, С. Булгаков, Н. Бердяев, С. Прокопович, Е. Кускова. В январе 1904 года в Петербурге состоялся I съезд представителей местных организаций. На нем были приняты программа и устав «Союза освобождения», избран совет организации во главе с патриархом земского либерализма И. Петрункевичем. II съезд «Союза», проведенный в октябре 1904 года в Петербурге, обсуждал вопрос о проведении банкетной кампании в ноябре 1904 года в связи с 40-летием судебной реформы. «Союз освобождения» был наиболее радикальной либеральной организацией из возникших в пореформенное время. Радикализм «новых» либералов был далеко не случайным, а глубоко осознанным.

Пониманию сути «нового» либерализма способствует классификация видов либерализма, которую накануне революции дал другой его видный деятель Павел Николаевич Милюков (1859--1943 г.). Профессиональный историк, защитивший в 1892 году блестящую диссертацию, посвященную оценке реформаторской деятельности Петра I, он получил «пропуск» в политику именно благодаря своей научной и преподавательской деятельности. За отдельные «прогрессивные» намеки в лекциях он был уволен из Московского университета, отправлен в ссылку и получил репутацию опального общественного деятеля. Широко известен он стал после выхода первого издания его знаменитых «Очерков по истории русской культуры» (1896 г.), которые были его авторской концепцией истории государства российского. В результате тщательной и многолетней разработки таковой сложилось политическое мировоззрение и принципы политического поведения, на основе которых строилась вся деятельность бессменного лидера Партии конституционных демократов, каковым П. Милюков стал с 1905 года.

В частности, в бесцензурной, изданной для западного читателя книге «Russia and its crisis», последнюю строчку которой П. Милюков дописывал в день убийства великого князя Сергея Александровича, т. е. 4 февраля 1905 года, он сделал вывод о том, что роль либерального движения в становлении политических демократий разных западных стран не была одинаковой. В зрелых, вполне развитых англосаксонских демократиях (США, Англия) главным двигателем прогресса был либерализм. В Германии же, которую Милюков относил к странам с новой и гораздо менее развитой политической жизнью, либерализм был политически немощным. К этой же группе стран Милюков относил и Россию, но полагал, что особенности расстановки общественных и политических сил здесь выражены еще рельефнее, чем в Германии. Если для этой страны понятие «либерализм» устарело, то в России умеренное течение политической жизни (в терминологии Милюкова -- одно из двух в России; второе -- радикальное -- Л.С.) только очень условно можно назвать этим западным термином. «Сейчас в России (т. с. в 1904 году -- Л.С.), -- писал Милюков, значение термина «либерализм» одновременно и расширено и превзойдено. Он включает в себя гораздо более радикальные группировки по той простой причине, что любая более или менее передовая мысль в прессе может вызвать гонение. Термин «либерализм» в России устарел не потому, что его программа реализовала. Программа классического либерализма представляет собой только первый шаг, который должен быть совершен. Но политическая и индивидуальная свобода не могут быть абсолютными ценностями, как это считалось в начале эры свободы во Франции... Люди, называющие себя либералами в России, придерживаются гораздо более передовых взглядов.

Таким образом, важнейший урок, извлеченный из европейского и, прежде всего, немецкого политического опыта, заключался в том, что для сохранения своих позиций в политической жизни России либерализм здесь должен быть более радикальным, чем классическая теория свободы. И это вовсе не был призыв к измене старому, доброму либерализму нового времени. В концепции Милюкова имело место попытка сохранить сущность либерализма, расширив его содержание и изменив форму. При этом краеугольный камень классического либерализма -- индивидуальная и политическая свобода -- ни в коем случае не исключался из программы отечественных свободомыслящих. Он признавался первым, необходимым, но недостаточным для существования либерализма в качестве значительного политического течения в сложных исторических реалиях начала XX века. Немецкий либерализм не сумел модифицироваться таким образом, а потому не сумел сыграть в политической жизни своей страны достаточно заметной роли. В период активной выработки своей политической физиономии российские, либералы видели одну из главных задач в том, чтобы не повторить печальной участи своих германских идеологических собратьев. Выход ведущие идеологи дореволюционного периода П.Б. Струве и П.Н. Милюков видели в радикализации программы и тактики. Продискутированная на страницах «Освобождения» и нашедшая воплощение в так называемой Парижской конституции, т. е. проекте «Основных государственных законов Российской империи», принятой группой членов «Союза освобождения» в марте 1905 года, программа включала ряд основополагающих позиций классического либерализма -- требование прав человека и народного представительства. Перечисление прав человека выполняло, в представлении идеологов российского либерализма, функцию, аналогичную французской «Декларации прав человека и гражданина». Такие декларации на рубеже XIX--XX веков уже не было принято включать в программы политических партий. Но специфика России -- политический произвол -- требовала зафиксировать на этом внимание.

Необходимость политического представительства была сформулирована уже в первой программной статье «От русских конституционалистов»: «Бессословное народное представительство, постоянно действующее и ежегодно созываемое верховное учреждение с правами высшего контроля, законодательства и утверждения бюджета» . По вопросу о форме государственного устройства, структуре народного представительства не было ни единодушия, ни определенных официальных формулировок, хотя большинство либералов, конечно же, склонялось к признанию конституционной монархии как наиболее отвечающей историческим условиям развития российского народа. Разные точки зрения высказывались и по поводу внутреннего устройства законодательного органа. По мнению Милюкова, Россия могла бы перенять опыт Болгарии, с ее однопалатным народным собранием. Авторы парижской конституции детально разработали механизм функционирования двухпалатного парламента, позаимствовав многое из американской конституции .

Радикализм программных требований проявлялся, прежде всего, в идее бессословного народного представительства, во всеобщем избирательном праве и в признании «государственного социализма», т. е. активной социальной политики государства в интересах широких масс трудящихся.

В то время всеобщее избирательное право не стало нормой жизни «передовых» политических наций. По мнению либералов, в России альтернативы «четырехчленке» (всеобщее, равное, прямое избирательное право и тайное голосование) не было. Его необходимость они обосновали как раз специфическими условиями политического развития своей страны. В объяснительной записке к парижской конституции Струве писал: «При наличии крепкой революционной традиции в русской интеллигенции, при существовании крепко организованных социалистических партий, при давнем и глубоком культурном отчуждении народных масс от образованного общества, -- всякое разрешение вопроса о народном представительстве, кроме всеобщего голосования, будет роковой политической ошибкой, за которой последует тяжелая расплата» .

Разработав серьезную программу решения двух острейших социальных вопросов России -- аграрного и рабочего, российские свободомыслящие тем самым извлекли урок из опыта своих немецких собратьев по идее. Содержание аграрной и рабочей программы не приняли в данный период определенных очертаний, но сам факт убежденности в необходимости таких требований в программе либеральной партии очень показателен.

Особенно отчетливо радикализм либералов начала XX века, именно предреволюционного периода проявился в политическом поведении, в отношении к революции и к российскому социалистическому движению. Нет сомнений в том, что отечественные либералы были эволюционистами, справедливо полагая, что любая революция чревата колоссальными историческими издержками. В этом их убеждал, прежде всего, опыт Великой французской революции, но они были слишком умны и наблюдательны, чтобы абсолютизировать эволюцию как способ решения общественных проблем. Даже Б.Чичерин допускал при определенных исторических условиях неизбежность революции. В обстановке же революционного кризиса в России начала XX века, крайне недальновидной политики царской бюрократии не признавать необходимости радикальных изменений могли только очень недалекие «человеки в футлярах». В новейшей историографии справедливо утверждается, что российские либералы признавали политическую, но не социальную революцию , хотя до последнего старались использовать и надеялись на любой шанс предотвратить ее. «Гражданский мир и самодержавие несовместимы в современной России»... «Активную, революционную тактику в современной стадии русской смуты я считаю единственно разумной для русских конституционалистов», -- писал Струве. При этом он всегда оговаривал, что революцию нельзя понимать узко, т.е. сводить ее к использованию физического насилия: «С революцией умные, истинно государственные люди вообще не борются. Или иначе: единственный способ борьбы с революцией заключается в том, чтобы стать на ее почву и, признав ее цели, стремиться изменить только ее методы» .

Наконец, важнейшей отличительной особенностью утробного периода либеральных партий в России было в высшей степени лояльное отношение к рабочему движению и социалистическим организациям. Социализм в России рассматривался как самое крупное и значительное политическое движение. «Социализм в России, -- писал П.Милюков, -- более чем где-либо еще, представляет интересы демократии в целом. Это делает его роль более важной, чем в странах с более и ранее развитой демократией». Российское рабочее движение, по мнению Струве, с 90-х годов прошлого века стало главной демократической силой и подготовило то широкое и всестороннее общественное движение, которым обозначилось в России начало XX века . Отсюда следовал чрезвычайно важный тактический вывод: конфронтация с такой крупной политической силой опасна и чревата политической смертью, что произошло с немецкими либералами «Русскому либерализму не поздно еще занять правильную политическую позицию -- не против социальной демократии, а рядом и в союзе с ней. Таковы уроки, даваемые нам всей новейшей историей великой соседней страны» .

И это стремление к политическому союзу прежде всего с социал-демократией («Самая влиятельная русская революционная группа» (социал-демократия) и ее орган («Искра»), во главе которого стоят люди серьезно образованные, с солидными знаниями и недюжинными дарованиями»), не было благим пожеланием или теоретическим рассуждением. Попытки создать коалицию с социал-демократами предпринимались неоднократно. Большие надежды внушал позитивный с этой точки зрения опыт сотрудничества различных общественных сил в середине 90-х годов, получивший название «легального марксизма». И кое-что накануне событий 1905 года удалось сделать. В 1904 году в Париже либералам удалось созвать беспрецедентную в отечественной истории конференцию оппозиционных сил, в которой принимали участие представители различных либеральных организаций, эсеры, национальные социал-демократии (большевики и меньшевики отказались). Это был шаг к созданию своеобразного народного фронта. Идея объединения всех оппозиционных сил в борьбе против самодержавия была заветной целью «Освобождения» и самого Струве. Не переоценивая значение Пражской конференции, все-таки следует признать, что нечто существенное в этом направлении удалось сделать. Политический же союз в полном объеме не удалось осуществить главным образом из-за непримиримой позиции социалистов. Либералы явно переоценили способность революционных партий к политическим компромиссам, к конструктивной демократической деятельности. «Возможно, что у нас образуется рабочая партия нового типа, средняя между английским рабочим либерализмом и доктринальной социал-демократией Германии» .

Таким образом, российские либералы вели интенсивный поиск формулы либеральной партии в не совсем типичной европейской стране начала XX века. В процессе этого поиска либерализм стал менее академическим, более почвенным, чем это было во второй половине XIX века. Они своевременно поняли, что как в западных странах, так и в России время классического либерализма миновало. Принципиальными элементами созданной либералами модели политической демократии в России был радикальный (социальный) либерализм, ориентированный на активную социальную политику государства и лояльный по отношению к организациям трудящихся. Стержнем российской демократии должен был стать союз «нового» либерализма и социалистических сил.

Однако отойдя от ортодоксального вида, либерализм в России стал «новым» на более европейский, а не на русский манер. Его идеи были в большей мере теоретическим синтезом достижений мировой либеральной мысли, чем почвенным вариантом. В его поиске в этот, предшествующий событиям 1905--1907 гг., период либералы остановились посредине. С одной стороны, они оказались чересчур радикальными новыми в сравнении с классическим либерализмом -- в оппозиционности самодержавию, в иллюзорных надеждах на конструктивный потенциал социалистического движения. И, видимо, проскочили первую почвенную отметку, к которой часть либералов вернулась после и под влиянием революционных событий 1905--1907 гг. С другой, их либерализм оказался недостаточно радикальным в части социальных программ. Причем дело здесь не столько в недостаточной решительности к осуществлению: в стремлении соединить элементы либерализма и социализма они, пожалуй, уловили всемирную прогрессивную, антитоталитарную тенденцию. Но они не пошли по этому пути до конца, не поняли неотложности и, особенно, приоритетности социальных проблем в России.