Монахиня Иулиания – едва ли не самая известная матушка наших дней. Некоторые до сих пор называют ее по-прежнему, по-мирски – Ириной Денисовой. Именно под этим именем писала свои произведения она – выпускница Санкт-Петербургской консерватории, преподаватель лицея при Минской консерватории, регент хора. Пока в один прекрасный день не оставила этот мир, чтобы уйти инокиней в . И случилась одна потрясающая вещь: матушка Иулиания стала еще более известной и еще более любимой.

Кажется, самый большой обывательский стереотип о том, что, уйдя в монастырь, человек закрывается для остального мира, разрушается, когда видишь плоды трудов матушки-музыканта. Ее деятельность в высшем смысле миссионерская, потому что, узнав о ее пути к Богу, не измениться нельзя. О ней сняты фильмы и «Регент». Она проводит большой фестиваль хоровых коллективов «Державный глас». В социальных сетях созданы группы, где певчие России, Беларуси и Украины обмениваются нотами и впечатлениями от исполнения ее музыки. А ее песнопения «Всего-то навсего» и «Дни мои» стали самыми настоящими хитами в православном сегменте «Фейсбука» и «ВКонтакте». Единственное, в чем ограничивает монастырская жизнь (и то скорее ее поклонников, чем саму монахиню), – лично пообщаться с ней не так просто, как если бы она работала в консерватории. И поэтому приезд ее как церковного композитора на Украину и первый авторский вечер стал таким долгожданным для всех, кому музыка матушки так дорога.

Ее сочинения исполняют не только взрослые хоры, но и – в переложении – дети в музыкальных школах. А в Черкасской ДМШ № 2 даже есть такой концертный номер: ученики (два аккордеониста, вокалистка и пианистка) поют и играют «Французскую колядку», записанную хором Елисаветинского монастыря всего лишь в январе этого года. Новое произведение (обработка матушки) настолько понравилось многочисленным слушателям в интернете, что ноты, выложенные на сайте монастыря, ушли в народ. Так и попали к юным исполнителям. Узнав, что в Черкассах звучит «Французская колядка», матушка обрадовалась: для живого исполнения ведь и пишутся песнопения.

– Конечно, хорошо, что дети исполняют, – говорит она. – А педагоги могут облегчать хоровые произведения. Это очень просто: берете то, что в нижних голосах, и играете на пианино или синтезаторе. А дети поют то, что в верхнем голосе…

Встреча проходит в органном зале областной филармонии, который располагается в Успенском соборе Харькова. Именно в этом городе сразу несколько хоров успешно исполняют произведения монахини Иулиании (Денисовой). Матушку здесь знают и любят. Народу столько, что свободных мест нет. И вот хор Покровского монастыря под управлением Анны Щегловой исполняет песнопение «Дни мои» на слова протоиерея Андрея Логвинова – пронзительное произведение, звучащее в фильме «Инокиня».

Это своеобразная визитная карточка матушкиного творчества и – квинтэссенция ее вдохновения. Мелодия и подголосочный «аккомпанемент», максимальное использование возможностей хора, проникновенность женских и мощь мужских голосов, накатывающих в нужное время и в нужном месте, – всё это производит ошеломляющее впечатление. Особенно в момент кульминации, на словах «Господи, я люблю тебя! Господи, помилуй мя, грешного!» Слушаешь, поешь про себя и вдруг понимаешь это мгновенное чудо: в кратком песнопении достигнута высшая цель искусства, раскрываются невидимые границы, когда пение уже – не пение, а глас вопиющей человеческой души, прямой зов к Спасителю, единственное важное, что в своей земной жизни хотел бы сказать Ему каждый. И, потрясенный внезапно накатившим, своим, успеваешь заметить, что лицо давно в слезах, а хор уже поет следующий «номер»…

Когда наступает антракт, гостью, сидевшую в зале, плотно обступают зрители. Желание у всех одно – дотянуться душой и сказать, как же они ее любят. Вот кто-то подарил коробку конфет, кто-то – яркие календарики, кто-то – книгу своих стихов (вдруг матушке понравятся, и она напишет на них песнопение?). Жара – и чья-то заботливая рука открывает веер и машет над головами сидящих: чтобы матушке не так жарко было…

Во втором отделении есть возможность задать вопросы. Инокиня Иулиания с готовностью рассказывает о том, как она пришла к вере. А сниматься в фильме сначала не решалась. Пока священник не сказал ей: расскажи об этом, твое свидетельство нужно людям. Режиссер Галина Адамович сняла фильм, который невозможно смотреть без слез. Женская судьба как она есть: распавшийся брак, дети, болезнь младшего сына, трудное выздоровление, счастье, любимая работа и… служение.

– Моя православная жизнь началась с чуда исцеления, – говорит матушка. – Может, кто-то видел фильм «Инокиня»? Началось всё с катастроф, с катаклизмов, когда мы с пятилетним сыном лежали в отделении для онкобольных детей…

Время было – начало девяностых. Смутное, но для Церкви – время новых начал: открывались храмы, звонили колокола, многие люди тогда возвращались к вере.

– Я уже тогда чувствовала, что в моей жизни что-то идет не так. Но что нужно сделать? Куда идти искать? Поискала в оккультизме, в поэзии – не то. А потом Господь такими «хирургическими» мерами вмешался. Он показал на мне: заболел ребенок – причину ищи в себе. Вот я тогда и стала искать…

Не все матери в том отделении молились. Многие спрашивали: «За что?» А матушка, по ее признанию, ни разу не задумалась о том, что смерть рядом, что сын вообще-то может умереть. После метаний, астрологии, всех испробованных средств она пришла к Богу, к исповеди, к причастию. А потом была обычная онкологическая схема – долгие недели химиотерапии…

Лечение длилось почти полтора года.

– Сын не ходил, я возила его в колясочке, носила – а он висел, как тряпочка. У него была последняя стадия рака. И вот – человеку 25 лет, он закончил с отличием Московскую консерваторию. Богу всё возможно, надо верить!

Многие сегодня спрашивают матушку: «Наверное, когда ребенок заболел, вы дали обет уйти в монастырь, если он выздоровеет?» Но всё было совсем не так.

– Я вообще тогда не знала о монастыре, и не было в Минске ни одного монастыря. Молилась об Игнатии я у чудотворной иконы Божией Матери в Успенском Жировичском монастыре Гродненской области – у главной святыни Беларуси. Обетов не давала, в монастырь не собиралась. Но Бог тогда уже, наверное, знал, как меня спасать.

А всем, кто задумывается, «а не уйти ли в монастырь», советует не спешить:

– Когда Игнатий уехал в Москву учиться, старшие дети уже жили отдельно. Я осталась в нашей отремонтированной квартирке совсем одна. И вдруг подумала: ну что мне тут делать? И буквально за три дня собралась в монастырь. Господь видел мое состояние. Воля Божия насчет монастыря транслируется прямо в сердце. Если не чувствуешь этот призыв – еще не пришло время, не спеши. Мне кажется, что по ошибке в монастырь не приходят. Приходят по призыву.

По тем вопросам, которые на встрече задавали матушке Иулиании зрители, можно судить о степени доверия: спрашивают самое-самое заветное. И в ответ – самое заветное.

– Что делать, если мама болеет и отказывается пойти в церковь?

– Господь не по силам тебе испытания не пошлет. Значит, не ропщи – терпи и смиряйся. Если послал – значит, по силам. Тяжелая болезнь может стать началом пути. А путь, естественно, – к Богу, всё остальное – это тропинки и увиливание. На этом пути будут испытания и болезни, но с ними надо научиться жить. И благодарить Бога. Хотя это, конечно, очень тяжело, особенно когда болеют близкие. Всё, что надо, – молиться. Об этом говорят все батюшки: молиться и не отчаиваться. И ваша мама придет, конечно же…

– Какой иконе молиться, если Бог не дает детей?

– Я могу рассказать о своем сыне, Климе. Он – средний ребенок в семье. Женился в 18 лет. Обвенчался. И десять лет у них не было детей. В день венчания они ушли из храма лет на пять – ходили только на Пасху и Рождество. А ведь с детства он то со мной по монастырям, то на Валаам – трудился, молитвы знал. И вот оказалось, что детей у них нет. Сначала они учились, было не до этого. А потом вдруг поняли, что детей не просто нет, их Бог – не дает. И вот тогда стали искать собственный путь к Богу. Вернулись в храм, стали ходить на богослужения, причащаться, ездить по монастырям, молиться об этом. И особенная молитва была – перед иконой , потому что нашей семье очень близок этот святитель. И через десять лет родились дети: два мальчика, Иоанн и Тимофей. Сейчас им по три года. Так что можно, наверное, найти свою молитву и своего святого, и Господь, конечно, слышит.
Но, как всё-таки говорят, важно и другое. Не просить у Бога того, чего Бог тебе не дает. Он не дает потому, что знает твое будущее. Это ты его не знаешь. Конечно, если очень просить, Бог даст, всегда. Но понесешь ли ты потом это просимое?

Под конец встречи зрители узнаю т, куда пойдут средства, вырученные от продажи билетов. Елисаветинский монастырь расширяет подворье в 35 км от Минска – приют для всех, кто оказался в тяжелой жизненной ситуации: без дома, без средств к существованию, часто – с тяжелой алкогольной или наркотической зависимостью. На подворье сегодня проживают около 120 человек. Ходят на Литургию, молятся перед иконой Божией Матери «Неупиваемая Чаша», трудятся в мастерских. Здесь есть свои фермы, где обитатели подворья разводят свиней, овец, коз, кур, гусей и перепелов. Братья работают на полях и на пасеке, на строительстве и в садах. Монастырь обеспечивает их всем необходимым.

– Там идет своя, какая-то особенная жизнь, – рассказывает матушка. – Конечно, нельзя сказать, что всё идеально: был алкоголиком, наркоманом, увидел храм – и перестал быть наркоманом. Так желательно, но так не есть. Но они, по крайней мере, находят свою дорогу к Богу. Многие срываются, уходят, потом опять возвращаются и начинают новый виток своего пути. И когда там бываешь, всегда поражаешься картине: сто с лишним человек стоят на коленях в церкви и молятся… поют наизусть (потому что каждый день его читают) акафист иконе Божией Матери «Неупиваемая Чаша»…

Еще долго после выступления инокини Иулиании поет душа. Одну из ее самых-самых известных песен, написанную на слова протоиерея Андрея Логвинова. В этой песне – маленький-маленький совет, всего-то навсего рецепт счастья на этой земле. Труден он. Но все-таки – возможен:

Всего-то навсего: полюби,
Сердечком-свечечкой засветись!
Тогда, как рыба в речной глуби,
Вверху увидишь иную высь…

Всего-то навсего полюби,
Всего-то навсего не суди,
Всего-то навсего не грусти,
Всего-то навсего всех прости.

Монахи. О выборе и о свободе Посашко Юлия Игоревна

Монахиня Иулиания (Денисова)

Монахиня Иулиания (Денисова)

Монахиня Иулиания (Денисова), насельница Свято-Елисаветинского монастыря, г. Минск

45 сумок, 35 пар обуви, шкаф косметики, собственная отдельная квартира – ешь, пей, веселись! А в душе крик: «Я так больше не могу!» Ирина Денисова, знаменитый на всю Беларусь регент, ушла в монастырь на пике успешности. Вырастила троих детей, добилась признательности в мире музыки, добилась всего. О ней даже сняли фильм – «Регент». А через несколько лет вышел уже второй фильм – «Инокиня».

Наш рассказ о том, как пришла к монашеству женщина, о нем никогда не мечтавшая.

Жизнь по плану

– Когда рассказываешь о себе, все равно получается о нем, о монастыре. Какое может быть теперь разделение? Конечно, оно бывает, когда возвращаешься мыслями в прошлое, но вообще я чувствую, что с годами, проведенными в монастыре, все больше отождествляешь себя с ним, говоришь: «Мы, монастырь».

– В фильме «Инокиня» вы сказали, что и не думали о монашестве, а решились на него вдруг, за три дня. Что произошло в эти три дня?

– Мне приходилось на этот вопрос много раз отвечать: как так? не собиралась, а тут засобиралась? Я до сих пор не знаю, как же это правильно объяснить.

Те три дня были верхушкой айсберга, к этому действительно шла вся жизнь. Сейчас мне, словно сквозь прозрачное стекло, стала видна вся моя предыдущая судьба как подготовка к этому окончательному событию.

Были моменты, когда я шла в прямо противоположном от Бога направлении. Знаете, теперь я думаю, что Господь дает возможность выбора, некую вариативность каждому человеку. Человек все время норовит сойти со своего пути и соскальзывает в грех, а Господь его «ловит» там и ищет для него другую дорожку. Как навигатор: вот ты его настроил, он тебя ведет, а ты вдруг возьми да сверни куда-то в сторону. Навигатор предупреждает: «Вы ушли с маршрута». Потом ищет, ищет, ищет – и раз, нашел: «Поверните направо, через 400 метров поверните налево», – выводит тебя другим путем к цели. Так и Бог. Причем Он таков и с некрещеными людьми, людьми, не знающими Его.

– Так с вами и произошло?

– Да. Моя душа всегда была ищущей, еще с юности. «Ловить» промысел Божий я пыталась даже будучи неверующей, некрещеной. Хотелось какой-то чистоты… Откуда мне было тогда знать, что такие категории не живут в греховном существе, которое Бога не знает, не обращается к Нему, живет только собой: все эти «я», «я», «я» уже с детства накладывают свой отпечаток…

Родилась я в обычной советской семье. И надо сказать, что мы с братом выросли в прекрасной обстановке, нас растили в любви. Пожалуй, единственным, кто у нас дома молился, была моя бабушка, крестьянка. Каждый раз, когда она ночью застывала на коленях, мне становилось неудобно, стыдно: «Ну что она такое делает? Бога же нет! Это постыдное что-то». А сейчас думаю, что благодаря ее молитве многое в моей жизни произошло.

Вторая моя бабушка, папина мама, закончила варшавскую гимназию и была учительницей литературы и русского языка, директором школы, очень интеллигентным человеком. Она меня и воспитывала на высоких нравственных принципах: учила, что нужно делать людям добро, что все люди – хорошие. То есть заложила основу. Вообще во времена моего детства и юности такие настроенность, доверие к людям были повсеместными. Незнакомые люди разговаривали друг с другом не настороженно, а охотно; в автоматах с газировкой стакан ночью стоял, даже пьяные не воровали. Было много хорошего. Наверное, поэтому Бог и многих из нас, когда это стало возможно, сразу стремительно привел в Церковь в 1980-1990-е годы – такой массовый исход Израиля из Египта , из плена.

– Как вам тогда представлялось ваше будущее?

– Я уже в юности очень точно «знала», как сложится моя жизнь до самого конца, и до 1980 года «жила» этим будущим: знала, что окончу школу, поступлю в вуз в Ленинграде (моя мама там училась), стану музыкантом, приеду работать обратно в свой лицей, потом – выйду замуж, у меня будет трое детей. В общем-то, так и случилось! Просто Бог слышит: ты просишь – Он тебе даст.

– То есть все мечты сбылись?

– Это были не мечты, скорее, прагматичное представление о том, какой должна быть жизнь. Наверное, если бы удалось хлебнуть страдания, было бы все по-другому. А у меня жизнь складывалась благополучно, поэтому я верила советским ориентирам.

– У вас творческая профессия. Мечтаний о славе не было?

– Нет, я никогда не мечтала стать звездой. Хотя, казалось бы, абсолютный слух, одаренность – с шести лет училась музыке в спецшколе, и мне все давалось легко, без многочасовых занятий, как у других. Но еще ребенком я грезила об одном: встретить любимого и до конца жизни прожить с ним! Правда, не знала, что любовь требует ухода, взращивания… Только когда стала верующим человеком, постепенно начала понимать, что любовь – это не чувство, а состояние, которое не зависит от того, есть ли человек на твоей орбите, в твоем пользовании, в твоей собственности или нет – ты все равно можешь любить его без надрыва. Это качество любви мне, конечно, тогда было недоступно. И я его нашла сейчас, наконец! Оно настолько вбирает в себя все остальные виды любви: и любовь материнскую, и любовь дочернюю, к родителям, и любовь к родине, и любовь к искусству, и любовь к мужчине – все! Когда нет необходимости расчленять это на разные «любови» – это такое счастье.

– Тем не менее у вас сложилась большая семья…

– Да, внешне все было прекрасно. Мы с мужем познакомились во время учебы в консерватории, вместе вернулись работать в Минск, он был очень харизматичным музыкантом, выделялся своим талантом. Наша семья считалась образцовой в музыкальных кругах. И поэтому, когда она вдруг через 13 лет развалилась, люди плакали, они не могли поверить этому. Можете себе такое представить: не верили! Да и я до последнего не могла поверить в происходящее: как это я разведусь? Ведь у меня должна быть исключительно мирная, идеальная семейная жизнь! По гордыне так думалось. На самом деле взаимное непонимание, глубоко зашедшая отчужденность с мужем начались очень давно. И во мне самой уже было много червоточин: грех ведь не виден, особенно когда его тщательно скрываешь, но изнутри он тебя подтачивает…

Крах семьи стал для меня трагедией. Представьте: человек и Бога еще не нашел, и опоры в семье лишился. Тебе 32–33 года, ты еще молодая, но уже есть трое детей, которых надо растить, и понятно, что в таких обстоятельствах у тебя другой личной жизни быть не может.

– Даже то, что вы с мужем в 1989 году крестились, не спасло брак?

– Мы-то крестились, но на жизни семьи это никак не отразилось: молиться, обращаться к Богу мы не стали.

– В фильме «Регент» рассказывается, что самый тяжелый год был после вашего крещения. Как вы думаете, почему так случилось?

– Так часто бывает у людей, пришедших к Богу в сознательном возрасте. Понимаете, даже если человек в детстве крещен, но к Богу не обратился, дьявол его не трогает. А зачем? Он и так его! А вот когда тот начинает задумываться серьезно, когда враг видит, что упускает человека. Ведь цель дьявола – убить, а для начала – совратить с пути поиска Бога. А Господь тоже человека ищет, всегда, и когда тот отзывается на Божий зов, эта встреча и происходит. Но я еще не сказала «Господи!» в тот момент, когда крестилась. Нужен было действительно очень страшный год после крещения…

Дорога через оккультизм

– Что было во внутренней жизни до того, как вы пришли к вере?

– Творчество, загнанное внутрь. Вообще хороший вопрос: чем можно жить, когда не знаешь Бога, какой внутренней жизнью? Какая-то тайная жизнь души и поиск смысла – были. Внутри – трагедия, поиск, неудовлетворенность. Все не удовлетворяло.

– У вас никогда не было соблазна подменить смысл жизни детьми, работой?

– Смысл жизни в детях, в служении, в работе – это все земное. Душа-то чувствовала, что она не отсюда! Но сформулировать это не могла. Поэтому искала, где только возможно. А в начале 1990-х – как всегда происходит на сломе эпох – вдруг стало очень популярным вызывание духов, оккультизм, астрология, всплыли имена Блаватской, Рерихов. Буквально через месяц, после того как я приняла крещение, мне предложили абонемент в школу астрологии Павла Глобы…

Никто не знал толком, что это такое, но интеллигенция часто покупается на такие штучки. Дьявол понимает социальное устроение человека и действует в той терминологии, которая тому близка. В моем случае это было такое избранничество: «Это для избранных. Какой-нибудь рабочий с завода не поймет. А ты же не кто-нибудь, ты высококультурный человек!»

– Вы не чувствовали подвоха?

– У оккультных учителей все очень тонко: во-первых, они всегда ссылаются на правильные вещи, например говорят о необходимости любить своего ближнего, избегать ссор; во-вторых, они косвенно дают понять, что это, мол, одна из областей Божественного знания. Даже в церковь нас отправляли свечки ставить, и Евангелие лежало на столе. Ну, так «и бесы веруют и трепещут»! Вопрос не в этом. Вопрос был в том, как сделать так, чтобы человек из духовного мира предпочел – не Бога.

Сейчас я вижу, что вся эта теория шита белыми нитками. Например, понятно, что духовный мир состоит не только из Ангелов Света, но и из падших ангелов, бесов – а вот это замалчивалось, об этом говорить не любили… Но почему люди покупались? Потому что там была какая-то своя как бы правда. В этом и состоит искусность дьявольских ухищрений, чтобы к правде подмешать ложь. И все было очень серьезно, продумано, поставлено на «хорошую научную основу». Мы составляли гороскопы, занимались хиромантией, а к тому времени как у моего младшего сына Игната был обнаружен рак почки в последней стадии, мы проходили медицинскую астрологию – «коррекцию здоровья по гороскопу».

– Какая злая ирония: вроде бы учились лечить людей, а собственные дети заболевали…

– Да, мои дети очень страдали от всего этого – они переболели чуть ли не всеми болезнями, какие только есть, все больницы Минска были мне известны. Я почему-то – вот удивительно! – не связывала это со своими занятиями астрологией. И даже еженощные кошмары – а ведь я спала только с включенным светом, да еще с ножом под подушкой – не послужили сигналом. В какой-то момент к ножу добавился молитвослов: я выучила «Отче наш» и, просыпаясь от кошмаров, повторяла молитву, – наверное, душа интуитивно начинала понимать, что здесь спасение.

– Неужели и тут вы не увидели противоречия?

– Мне казалось, это временно: еще чуть-чуть, и я найду какой-то «философский камень», и все эти беды пропадут. Самая большая загадка в жизни моей на сегодняшний день – как Господь меня вытащил из этого всего!.. Я последовательно шла в противоположном от Церкви и Бога направлении. Но сейчас я знаю, что искала именно Его – просто не там.

Астрологический этап моей жизни был самым нагнетающим и подводящим к какой-то катастрофе. Я ее чувствовала всем своим существом, знала, что нечто страшное должно произойти.

За три недели до своего обращения к Богу я написала такое стихотворение:

Мое сердце

Сердце спит в оковах скуки -

Видно так ему уютней.

И ничто его не тронет,

Не освободит от плена:

Ни раздумье о печальном,

Ни известие о тайном.

Даже смерти лик ужасный

Ото сна его не будит.

Я от сердца отделилась -

Вот живу, пою, стенаю,

Причитаю, как торговка,

О всеобщем равнодушьи,

Растреклятым спящим сердцем

Ничего не ощущая,

Не мечтая, не страдая,

Зная все уж до могилы.

Как легко мне притворяться,

Что в груди огни и бури!

Это мне труда не стоит -

Все «обманываться рады».

Знаю: с сердцем беспробудным,

С онемевшею душою

Я накличу столько горя,

Сколько прежде не знавала.

Знаю: беды – не ошибки,

Их исправить невозможно.

Где же Тот, Кто не позволит

Злому сердцу умереть?!

Это было в начале декабря 1991 года. А через неделю я узнала диагноз Игната.

К Богу меня привела болезнь сына, это совершенно точно. Это была последняя «кнопочка», на которую Господь «нажал».

– А какой момент был переломным? Почему вы обратили внимание на Православие?

– Вы знаете, я думаю, это был момент, когда Бог меня свел с моими старинными школьными подругами, Ольгой и Еленой, с которыми мы не виделись к тому моменту уже лет шесть-восемь. И вдруг они мне стали сниться: я видела их во сне в каких-то чистых водоемах, вокруг – сосны, прекрасный пейзаж, чистая-чистая вода. Они, только омывшись в этой воде, идут мне навстречу, зовут меня за собой. Я говорю: «Сейчас-сейчас», но мне что-то мешает, и так я до водоема и не могу добраться. Такой сон.

Вообще, конечно, сны – очень опасная материя. Это та ниточка, за которую враг может подергать. Приснился сон, ты всем рассказываешь: «Мне такой сон приснился!» А лукавый стоит за плечом и говорит: «Да? Ну, жди: завтра тебе точно такой же сон приснится». Мы сами себе подстраиваем эти ловушки. Сейчас в монастыре навыкаешь не обращать на сны внимания: не запоминаешь, никому не рассказываешь о них – совершенно презираешь эту неизведанную даже святыми людьми область. И сновидения стали совсем другими – легкими, забывающимися.

– Разве не бывают и сны от Бога?

– Разумеется, но это редкость. Ты же не Пахомий Великий, не пророк, чтобы Бог через тебя транслировал миру, где Казанская икона зарыта, например. Надо думать о себе поскромнее. А в школе астрологии, наоборот, мы вели дневники снов, внимание к ним очень приветствовалось. Я тогда доверяла снам, и Бог ко мне через это тоже пробивался: пойми хотя бы так, раз ты придаешь этому значение!

И вот через какое-то время после того сна вдруг мне звонит Лена – спросить телефон бывшего одноклассника. Наш разговор длился полтора часа. Я почувствовала, что сейчас происходит что-то важное, настолько меня потрясло все, что она мне рассказывала! Как оказалось потом, к этому моменту Лена и Оля уже пришли в храм, причем разными путями, не вместе. Впервые за свои 35 лет я услышала такие слова как «регент», «молебен», «причастие». А сама рассказала подруге, что занимаюсь астрологией… Они с Олей стали молиться за меня. И это был переломный момент.

Я сожгла все свои оккультные книги, приложила очень много усилий, чтоб забыть все, чему меня там научили. Вымаливала Игната, мы с ним ездили по монастырям – к Евфросинии Полоцкой, к Жировицкой иконе Божией Матери. Маленький, худенький Игнаша – ему тогда было четыре годика – поднялся по ступенькам к этой иконе, стал что-то шептать Матери Божьей… Он не сомневался, что Господь ему поможет! И я тоже ни на секунду не сомневалась. И страшная болезнь отступила. А я, через три с половиной года после своего крещения, наконец стала жить жизнью Церкви.

– Когда вы впервые всерьез задумались о монашестве?

– Всерьез – только перед самым уходом в монастырь. А до этого – что вы! Я очень прагматичный человек. Мечтать о монастыре мог Серафим Вырицкий или отец Иоанн (Крестьянкин) , которых в восемь лет благословили на монашество, а монахами они стали после 50-ти. А мне – чего мечтать? Даже когда старшие дети уже подросли, я себе говорила так: «Минуточку! Может о монастыре человек рассуждать, если его младшему ребенку 13 лет? Не может».

Сейчас я понимаю, что не обязательно сразу быть Серафимом Саровским, что человек, приходящий в монастырь, ничем не отличается от мирянина. Только желанием стать когда-нибудь монахом. Мы что, какой-то избранный народ? В монахи берут каких-то особых людей?

– А разве нет?

– Конечно, нет! Конечно, нет.

– А зачем тогда идти? Что там есть такого?

– «Тайна сия велика есть». С человеческих позиций такой шаг – абсурд. Молодой девушке, окончившей школу в центре Минска, разве не абсурдно становиться монахиней, а не поступать в БГУ (Белорусский государственный университет. – Примеч. ред.)? Абсурдно. Современному человеку это еще труднее понять. Мы никогда не думали, что нам будет предложен выбор: в монастырь или замуж (или жениться). А ведь еще каких-то сто лет назад такой выбор стоял перед человеком. Третьего не было дано. И сколько появлялось монахов! Перед революцией – 17 тысяч человек жило только в женских монастырях. Представляете? Многих людей с младых ногтей воспитывали в вере, благочестии, например Силуана Афонского, нашего любимого святого. По словам самого старца, он, живя на святой горе Афон, еще не пришел в меру своего отца-мирянина, а тот был – простой крестьянин! Вот такие люди воспитывали святых. У нас этого не было.

– И все-таки необходимость выбора сегодня не очевидна. Верующие люди живут в миру, молятся, ходят в храм и ни о каком выборе не думают. Ведь что-то заставляет сделать такой решительный шаг. Что это – призыв?

– Вот! Вот правильно, вот слава Богу! К этому слову я и подводила. В монастырь нельзя попасть без метафизического вмешательства Бога в твою жизнь. Не получится это просто так, по какому-то плану: воцерковился, ходил в Свято-Елисаветинский монастырь на службы, настоятель такой замечательный, исповедался у него и подумал: «А не пойти ли в монастырь?» Или по другому сценарию: сначала побуду белой сестрой, в сестричестве милосердия (у нас оно составляет несколько сот человек), ну а потом уж – в монахини. Не работают тут сценарии! Нет такого, что из сестер милосердия, как из яйца, со временем непременно «вылупляются» монахи, из «беленького» – «черненькое». Совершенно нет! Сестер, которые пришли таким путем, все меньше.

– А какие мотивы бывают?

– У каждого человека совершенно по-своему складывается жизнь. Сестре, которая пришла в монастырь предпоследней, 75 лет. А последней – 19. Мотивы, жизнь – совершенно разные! Но у всех схоже одно: мы почувствовали какой-то последний, решительный призыв – хотя каждый в разных словах это объясняет. Но так или иначе в этих объяснениях звучит нечто неаргументированное, не сводящееся к чистой логике.

– Может быть такое, что человек «намечтал» себе это призыв?

– Призыв – вряд ли. Все ж таки у Бога все серьезно… Я, конечно, не вправе за всех говорить, но мне кажется, что в монастырь по ошибке прийти невозможно. Бог это контролирует. Уйти по ошибке из монастыря – можно.

Если человек попал в монастырь, то это свидетельствует об избрании – не в высокомерном смысле этого слова, а в евангельском: «много званых, а мало избранных». Господин послал своих слуг созвать друзей на брачный пир, а они отказываются один за другим: «У меня жена, только свадьбу сыграли», «У меня – новый вол», «Я машину купил», «Я бизнес открыл». И слуги стали призывать всех, кто попался. И те пошли, хотя не собирались, даже не думали, что их когда-нибудь позовут на этот брак! Но все-таки – откликнулись. Как пишет владыка Сурожский Антоний, речь здесь идет о готовности быть призванным. Понимаете, избранность ведь может быть и на мученичество. Господь не насилует, Он всегда дает человеку возможность выбрать самому.

– Но все-таки есть люди, которые бросают монастырь, не выдерживают. Здесь тяжелее, чем в миру?

– В монастыре Бог чуть-чуть больше приоткрывает нам нашу душу, все механизмы внутренней жизни делаются чуть более очевидными. А это очень трудно и кроваво порой. Внешне ничего сложного нет: не в пещере спим, не капает холодная вода на нас, не на кирпич вместо подушки голову кладем, как Ефросиния Полоцкая. Горячая вода у нас есть, трапеза три раза в день, одеты, обуты – живи да радуйся!

А внутри – такие бури бушуют, что некоторые не выдерживают.

Мы понимаем тех, кто ушел, но не пожив в монастыре этого понять невозможно. Вот родился монах, а прежний человек – Ирина Денисова – умерла. Все, нет ее! И мне два годика недавно исполнилось – монашеское младенчество. Представьте, сколько нужно еще пройти, столько впереди этапов становления. Трудно – начинать приходится сначала.

«Православный цинизм»

– Мать Иулиания, вы многие годы работали регентом, вам удалось создать необыкновенный хор. Чем не прекрасная служба Богу и людям в таком качестве?

– Мне было нельзя остаться в миру. Моя внутренняя жизнь перестроилась таким образом, что я каждую секунду ощущала: я так жить больше не могу. Я не понимала почему! Просила Бога, чтобы Он что-нибудь сделал со мной. Я была церковный человек, регент известного хора. Однако наступил период «отката», когда прошла неофитская пора, все утряслось, устоялось и на меня напал какой-то такой «православный цинизм».

– В чем он выражался?

– В поведении. Душа вопила, что хочется пожить для себя! При этом удобно устроиться: в меру поститься, в меру правило читать – я же человек грешный, благодать отошла, что могу – то могу! В итоге я много себе позволяла, видя, что – этот, вроде православный, но он же себе позволяет какие-то мелкие отступления. А этот? Тоже! И вот эти все. А чем я лучше? Ничем. Я вообще никто и ничто. Ну, и что, если я буду пить пиво и ходить в короткой юбке? Мне и так известно, что человек я грешный, и исправления нет – какие могут быть иллюзии? Хоть такие утешения пускай будут. Это «православный цинизм», а на самом деле – гордыня в кубе, высокомерие и двуличие.

Если раньше в моем представлении надо было обязательно иметь благочестивый вид, то в тот период я себе сказала: «Хватит! Не морочь людям голову своей косой, своими длинными юбочками, четочками… Будь тем, кто ты есть!» И напялила джинсы, снова стала курить. Средств было достаточно: частные уроки меня хорошо обеспечивали. 45 сумок, 35 пар обуви, полный шкаф косметики – я одевала красивые побрякушки и шла в мир. Дети были достаточно взрослые и уже не требовали внимания к себе (только младший сын жил за мой счет, но и он собирался ехать на учебу в Москву). Так что появилась возможность уделить себе внимание, свобода замаячила на горизонте. В тот момент мы как раз разменяли родительскую квартиру и дети нашли мне квартирку в центре Минска, аккурат на остановке восемнадцатого автобуса (это единственный маршрут, который ходил тогда из города в Новинки, где находится монастырь). Красивенькая квартирка – ешь, пей, веселись! Но не тут-то было. У меня просто накопилась невозможность так больше жить. А потом Господь стал давать подсказки, куда идти дальше.

– В тот год Игнат поступил в Московскую консерваторию, и вдруг у меня появилась мысль: показать ему место, где я молилась за него, чтоб Господь его исцелил от смертельной болезни. Первые годы моего воцерковления были связаны с одним древним монастырем, и мне захотелось сына к этому приобщить. Он сразу согласился: «Маме надо, значит, поедем».

И там я разговорилась с одним монахом: он молодой, а я уже «тетя», поэтому мы могли спокойно, без опаски беседовать. Я вдруг стала расспрашивать его о монашеской действительности: «А это как называется? А четки зачем? А без четок можно? А бесы нападают? А вот это вам можно? А сколько вы поклонов делаете в день?» Спрашивала, как проходило его детство, как он пришел в храм, как у него зародилась такая мысль – идти в монастырь? А он ответил: «Да обыкновенно было» – и рассказал, как именно. Мне не хотелось верить: я-то была уверена, что монахи – какие-то очень особые люди, что между нами непроходимая грань!..

– Но к себе вы еще мысленно не примеривали монашество?

– Нет, что вы! Я сама не понимала, почему все это меня так волнует. Мы стали переписываться с этим добрым монахом, и однажды он вдруг написал: «И если действительно хотите в монастырь, то надо то-то и то-то». Меня это как гром среди ясного неба поразило! Я подумала: «Стоп, стоп, стоп. Минуточку. Кто хочет в монастырь? Это я хочу в монастырь?!»

С этой мыслью сходила на работу, пришла, перечитала письмо. И вдруг. знаете, как химическая реакция на твоих глазах происходит. Был стакан с жидкостью, в него что-то капнули, и вдруг эта жидкость на твоих глазах начинает менять цвет, консистенцию, булькает, превращается во что-то другое. Так и я вдруг понимаю: «Да. Это я хочу в монастырь».

Потом этот монах пишет: «Бросайте курить. Пусть сегодня это будет ваша последняя сигарета, посмотрите на нее». Я действительно бросила курить через три дня. А еще через неделю пришла к духовнику: «Я так не могу больше, надо что-то со мной делать! Может, мне в монастырь пойти?» Он ответил: «Ну, иди в монастырь!» Это была суббота. Потом он подумал немного и сказал: «Я поговорю с сестрами, помолимся. Приходи в понедельник».

– Вот эти три дня!

– Да. За эти три дня произошел последний этап становления. Когда ракету готовят, сколько лет ее строят, сколько денег вкладывают, потом кто-то на кнопочку нажал, сказал: «Поехали!» – махнул рукой, и. полетел Гагарин в космос. От одного нажатия кнопочки. Три дня – это была вот эта кнопочка. Для меня вдруг все стало ясно, все изменилось. Я сама стала другая, перестала себя узнавать. Все задавала себе вопрос: «Это что, я? Иду в монастырь?!» И сама себе отвечала: «Да, я сама совершенно точно иду, без всяких колебаний. Другого пути у меня нет». В понедельник я пришла (это было 24 сентября, день Силуана Афонского и Сергия и Германа Валаамских, как раз очень почитаемых мной святых). Сидела на скамеечке и ждала батюшку. А он выходит и говорит: «Ну что, сестра Ирина.» Никогда раньше так не называл. Ну, тут я все и поняла.

– Как ваше неожиданное решение далось вашей семье, друзьям, коллегам?

– Все недоумевали: не хотели люди принимать этого, отпускать не хотели. Кто-то плакал, кто-то возмущался. Одни говорили: «Ты зарываешь талант в землю», не понимая, что это слова из евангельской притчи, а я иду как раз туда, где учатся жить по Евангелию! Монастырь как раз то самое место, где талант (другой, не музыкальный) и раскроется в нужную сторону.

–Дети – расстроились?

– Младший, Игнат, в это время уже учился в Москве, и я ему написала sms-сообщение. Он ответил: «Мама, это круто, я тобой горжусь, все в порядке!» К старшему, Климу (у него жена, семья) я пришла домой и начала так: «Дети, я хочу с вами серьезно поговорить и сообщить вам одну новость.» Сын спросил: «Ты что, в монастырь уходишь?» Я говорю: «Да». Он: «А мы и не сомневались! Так и думали, что когда-нибудь это произойдет. Это очень логично, это правильно для тебя. Все, мама, давай, слава Богу!» Ну а дочка, Ксюша, как и положено девочке, расплакалась, сказала: «Я, конечно, понимаю. но как же так! У меня не будет больше мамочки, с которой я могу про все, про все поговорить?» А у нее только-только родился ребеночек, годика ему еще не было.

Потом Господь все расставил по своим местам. Когда смиришься, Бог воздаст сторицей тебе: ты только поверь, что если другому хорошо (маме, например), значит, и тебе так хорошо.

– А ваша собственная мама?..

– Моей маме тяжело далось это решение. Она у меня очень сильный, мужественный и оптимистичный человек и совсем неплаксивый, несентиментальный. Но в тот момент мой брат заболел онкологией и вдруг еще я в монастырь собралась. И мама сломалась: «Ну вот, меня все бросают, я остаюсь одна!» Она была первой, кому я сказала прямо: «Меня Бог зовет». Она говорит: «Да это тебя отец Андрей зовет!» – «Мамочка, ну ты ж сама чадо отца Андрея.» – «Вот и уходила бы вместе со мной, но чуть позже!»

Через три дня она поговорила с нашим общим духовником и после этого разговора в храме меня благословила, поцеловала и сказала: «Батюшка обещал, что будет тебя каждую неделю отпускать. И если я буду умирать и слягу больная, он тебя отпустит меня досмотреть и похоронить. Он же сдержит слово!» И сейчас во многом ее уважение к монахам основано на том, что батюшка держит слово…

– Вам самой не было страшно так резко менять свою жизнь?

– Было. Я подозревала, что не знаю того мира, который мне откроется, и боялась: а что если он будет для меня невыносим? Я же максималистка: если ухожу – значит ухожу, без всяких «но», с концами. На это надо было решиться. А я ведь только достигла благосостояния и какого-то максимального успеха в миру: было уважение, были какие-то достижения, и вдруг – бросать все это и идти в другую социальную среду… Ведь это же все равно что родиться! Ребенку во время родов тоже очень страшно и больно, он не знает, куда его толкают. Здесь точно так же: была «накатанная» жизнь, где ты знаешь каждый закоулок. А тут ты должен все поменять. Все! Человек может переехать в другой город, может из генералов оказаться разжалованным в солдаты, может развестись, поменять свой социальный статус. А здесь – все одновременно, в один момент. Ты совершенно перестаешь быть тем, кем ты был, неизменным остается только твой внутренний мир. Ты только его и приносишь с собой в монастырь. Это очень непросто. Есть только одно, что все уравновешивает – Христос, ради Которого ты это делаешь.

Страшное слово «послушание»

– Самая сложная и непонятная для мирского человека монашеская установка – послушание. Она зачастую кажется абсурдом. Как вы, регент, учитель, отнеслись к необходимости послушания?

– Для меня антитеза «начальник-подчиненный» была действительно одной из самых сложных вещей, которые приходилось преодолевать. И преодоление ее – один из главных мотивов необходимости идти в монастырь.

С тех пор как ушел муж – а это было в 1993 году – я осталась начальником везде: в семье, на работе, в хоре. Учитель – начальник над детьми, регент – начальник над певчими. И оглядываясь назад, понимаю, что всегда делала исключительно «по моему хотению, по щучьему велению». И мне, конечно, для спасения не хватало «института послушания», если так можно выразиться. Где бы мне сказали: «Иди!» – и я бы шла, не задумываясь над мотивами. Как же это трудно! Это, оказывается, практически на грани разрыва сердца!

С этим я столкнулась с самой первой недели в монастыре. Построили новый корпус, распределяли кельи, сестры устраивали свой быт. И вот одна послушница, студентка строительного факультета (у нас некоторые сестры параллельно доучивались в вузах), говорит: «Почему нельзя вешать на эту вешалку мокрые подрясники? Я же точно знаю, что она выдерживает восемь с половиной килограммов. Здесь и в инструкции написано!» Кто-то из сестер ответил ей: «Ну, матушка же сказала: „Не вешать“». – «Нет, я же вам объясняю, – настаивает послушница, – ничего плохого не случится, можно повесить. Это же будет лучше!» Человек доказывает свою очевидную правоту. А матушка сказала: «Не вешать» – вот Божья правота… У игуменьи другие мотивы, и она не обязана их объяснять всем послушникам. Ты прими и прими не потому, что тебе объяснили, что так будет лучше, а потому, что это не твое мнение, а мнение другого человека, который иерархически выше тебя поставлен. Поэтому послушание – это самое сложное, что в жизни человеку дано.

– В миру это назовут слабостью…

– В миру – да, может быть. Но ведь, как сказал апостол, сила Божия в немощи совершается. В монастырь ты идешь затем, чтобы Бог в тебе действовал, чтобы прекратилось твое своеволие каждодневное, ежесекундное, которое уже засосало тебя совершенно в твоей жизни. Все время творишь эту свою волюшку под тем предлогом, что на тебе лежит ответственность, надо принимать решения, у тебя же дети, муж, работа – ответственный пост занимаешь! В монастыре тоже надо принимать решения. Но здесь такой дух, что, если Богу это не надо, мне тоже не надо. И это – идеал, к которому, конечно, мы стремимся. Просто не ищите свою волю, освободитесь от этого, и тогда Бог будет действовать. А что же еще нужно монаху?

Мы обычные люди

– Мать Иулиания, вы в монастыре только пять лет, но все же вы для себя поняли, что здесь – самое главное?

– Для меня смысл монашеской жизни на самом деле не столько в том, чтобы уединиться и достичь высокой степени умной молитвы, а в том, чтобы, хотя бы, полюбить сестру. Вот такая простая вещь. Но это – самое сложное: принять слово сестры и смириться, сделать по послушанию, когда ты ну точно знаешь, что правильно – иначе. «Синдром вешалки». Понимаете? Сейчас я это уже говорю из своего маленького опыта монастырской жизни.

– А что делать, если ты не любишь?

– Действительно, где любовь взять, если ее нет в тебе? Многие святые об этом говорили: хочешь какую-нибудь добродетель приобрести – хотя бы начни делать какие-нибудь дела, которые ей соответствуют! Не можешь сестру полюбить, как батюшка говорит: «Почисти ей ботинки хотя бы». Ведь надо успеть превратиться из «тетки» – в монахиню! Отец Андрей как-то сказал: «Послушницей стала, а вокруг все уже: „Матушка! Матушка!“ Тетка с Комаровки!» (у нас рынок так называется – «Комаровка»). Нужен какой-то этап «окукливания» – первые год-два.

И у каждого есть свои болевые точки. Понимаете, если мне скажут: «Ты плохо помыла лестницу. Иди перемой», я приму это спокойно, потому что ни на что не претендую в этой сфере. А вот если мне скажут: «Сегодня клирос отвратительно пел!». Вот тут все вылезет наружу, и окажется, что я совершенно не такая смиренница, которая безропотно трет и перемывает лестницы.

– В монастыре учатся терпеть именно самое болезненное?

– Так ведь и получается! Никто с тебя кожу не сдирает, тебе просто говорят: «Я бы на твоем месте здесь не так спела. И вообще ты сегодня, кажется, не в настроении: как-то вы звучали слабовато». И все! Вся пена поднимается из глубины души. Будешь спорить – тогда какой смысл быть в монастыре? Чтобы доказывать игуменье, батюшке, сестрам свою правоту? В таком случае иди обратно в мир, ты там прекрасно всем все доказала – тебя слушались идеально. Для меня смысл – потерпеть укоры. Это болезненно для самолюбия. Как Игнатий Брянчанинов говорил, до человека еще пальцем не дотронулись, а он уже кричит: «Кожу сдирают!»

В миру – те же проблемы, но здесь они становятся во много раз «выпуклее», важнее, потому что понимаешь: если ты через это не пройдешь, из себя этого не исторгнешь, ты пропал, ты просто никуда больше не сдвинешься с места.

– Получается, постриг не делает человека монахом, и стать монахом ему еще только предстоит?

– Безусловно! Человек становится монахом не тотчас, как на него надевают облачение, хотя в этот момент и происходит таинство. Монахом нужно становиться всю оставшуюся жизнь. А можно и за всю жизнь не стать. Никаким уставом это описать невозможно.

– Подготовиться к монастырю – можно?

– Думаю, это невозможно. Амвросий Оптинский говорил: в монастырь идти – это как с обрыва в воду прыгать: надо прыгнуть, а потом разбираться, ты умеешь плавать или нет. Если будешь раздумывать, готовиться и долго собираться – никогда не придешь. И, как мне кажется, ты ничего не узнаешь о монастырской жизни, если придешь просто пожить, потрудиться. Это все будет внешнее! Когда я пришла в монастырь, то поняла, что ничего не знаю о нем. Хотя, казалось бы, я этих монахинь помню еще Леночками, Машеньками, видела их еще в молодости, стоящими в храме в косыночках. Но этого недостаточно: жизнь в монастыре не выражается и не описывается внешними событиями…

Успеть превратиться из «тетки» в монахиню

– Смешанный монастырь – редкость для Русской Православной Церкви (в Свято-Елисаветинском монастыре помимо сестер живут пять иноков и пять послушников. – Примеч. ред.). Как так сложилось, что в вашей обители есть и монахини, и монахи?

– Все возможно. Бог – это творчество. Слово «творчество» – от слова «Творец». Господь так устроил. А что делать – противиться? Наши иноки и послушники – монахов пока нет – это чада отца Андрея: один архитектор, другой экономист, кто-то был художником, потом стал иконописцем. Трудились, строили, расписывали монастырские храмы. А потом они почувствовали, что хотят стать монахами и при этом не хотят уходить от батюшки. Митрополит благословил. Самый старший из братьев – 12 лет при монастыре, а монастырю всего-то 14 лет.

Понимаете, ведь и обитель наша возникла против всех правил! На пустом месте, в прямом смысле этого слова. Здесь был пустырь, помойка. Рядом с нами находится психиатрическая больница, туда ходили сестры милосердия с батюшкой – совершали молебны. Главврач разрешил строить за забором часовенку. Литургии служили, причащали больных, и так постепенно возникла необходимость храм строить. А вместо этого построили монастырь. Это рождение обители происходило на моих глазах – я тогда уже была чадом отца Андрея, тоже ходила в больницу на те молебны. Первыми послушницами стали 15 молодых минчанок – студенток, отличниц. Они просто поверили Богу. Как и все мы впоследствии.

– Каждый знает историю других сестер и братьев?

– У нас есть еженедельные собрания всего сестричества (ведь наш монастырь и вырос из сестричества милосердия во имя преподобно-мученицы Елисаветы), которые проводит наш духовник, отец Андрей. Это собрания не только монашествующих: белые сестры, черные сестры, трудники приходят, и иноки, разумеется, тоже. Так вот здесь задаются жизненные вопросы, в том числе и зачем человек пришел в монастырь, как он видит свою жизнь в нем. Многие гости, побывав на сестрическом собрании, нам говорят: «Напоминает первохристианскую общину».

Но сердце монастыря – это монашеское собрание, на котором присутствуют только сестры и батюшка. В каком бы мы ни были состоянии, даже если день страшно загруженный был, даже если было всенощное бдение (а вы представляете, что такое монастырская всенощная, без сокращений, привычных для приходов), все равно оно состоится.

Мы дорожим этим единством. В нашем монастырском правиле есть молитва о единстве отца Софрония (Сахарова) – ее читают и монахи, и белые сестры. Это, конечно, упрочивает монастырь.

И потом, какое может быть разделение? Никто не живет по отдельности, кроме матушки игуменьи – все по двое или по трое: послушница с инокиней, инокиня с монахиней, монахиня с послушницей. Так сделано, чтобы была преемственность и чтобы человек не мог замкнуться в себе, спрятаться, своевольничать. И чтоб всегда имел возможность послужить другому человеку. Тебе душно – потерпи, она храпит – ну, хорошо, пусть сестра поспит, не буди ее. Вот такие элементарные вещи. Так ведь положено и в семейной жизни. Но в миру такая большая семья невозможна, а здесь – пожалуйста. Мы и называемся соответственно: сестры, братья, духовный отец, матушка игуменья. Параллель очень явная.

– Сейчас много разговоров о том, что современное монашество истощилось, что этот институт теряет смысл…

– Но Бог нашел возможность сделать из нас монахов. Хотя мы живем в совсем иную эпоху, чем, например, Сергий Радонежский, чьи родители с младенчества питали его Божьим словом.

Мы сами себя воспитали. Не будем валить на родителей или на эпоху. Мне все время приходит на ум Мартин Иден – герой романа Джека Лондона. Как он, человек из простых, хотел получить образование и ради этого создал для себя очень жесткую программу жизни: спал по четыре часа, как космонавт, работал над собой. Но мы не такие были. Ну и что же теперь? Нельзя современному миру иметь монастыри? Но монашество нужно миру. Есть такая известная мысль о том, что молитвами монастырей стоит мир до сих пор.

А никакого специального института по выращиванию людей с монашеским образом мышления нет. Монахи берутся из этого мира, и они приходят такие вот, как я, с такой же примерно судьбой. Обычные люди.

Отец Андрей нам сказал как-то, что у нас еще никто «не вылупился». Еще годы работы нам предстоят. А наши монахи говорят: «Ничего, мы все-таки верим, что станем монастырем!»

Из книги Русские святые автора (Карцова), монахиня Таисия

Иулиания, княжна Ольшанская Св. Иулиания жила в первой половине XVI века. Она была дочерью князя Георгия (Юрия) Дубровицкого-Ольшанского, одного из благотворителей Киево-Печерской лавры. Праведная Иулиания скончалась на 16-м году жизни и была погребена в Киево-Печерской

автора Кукушкин С. А.

Мученица благоверная княгиня Иулиания Вяземская, Новоторжская чудотворица (+ 1406) Память ее празднуется 21 дек. в день мученической гибели, 2 июня в день обретения мощей, 1-ю Неделю после праздника свв. апостолов Петра и Павла (29 июня) вместе с Собором Тверских святых и в

Из книги Притчи. Ведический поток автора Кукушкин С. А.

Праведная дева Иулиания, княжна Ольшанская (XVI в.) Память ее празднуется 6 июля в день обретения мощей, 28 сент. вместе с Собором прпп. отцев Киево-Печерских, в Ближних пещерах почивающих, и во 2-ю Неделю Великого поста вместе с Собором прпп. отцев Киево-Печерских и всех святых,

Из книги Христианские притчи автора Автор неизвестен

Праведная Иулиания Лазаревская (+ 1604) Память ее празднуется 2 янв. в день преставления и 23 июня вместе с Собором Владимирских святыхСв. Иулиания родилась в 30-х гг. XVI в. в богатой и знатной семье дворян Недюревых. Отец ее, Иустин, или Истома, был ключником при дворе царя Иоанна

Из книги Православные святые. Чудотворные помощники, заступники и ходатаи за нас перед Богом. Чтение во спасение автора Мудрова Анна Юрьевна

Мудрая монахиня Царь Козалы встретил однажды монахиню Кхему, одну из учениц Будды, известную своей мудростью. Царь почтительно поздоровался с ней и спросил:- Существует ли Совершенный Будда по ту сторону смерти?Монахиня ответила:- Учитель не открыл этого, о великий

Из книги Агиология автора Никулина Елена Николаевна

Из книги Рождественская книга для детей [антология] [Художник Д. Ю. Лапшина] автора Антология

Монахиня Эсюн Монахине Эсюн было уже за шестьдесят, когда она собралась оставить этот мир. Она попросила монахов сложить во дворе погребальный костер.Твердо усевшись посреди деревянной пирамиды, она подожгла ее вокруг себя.- О сестра, - воскликнул один из монахов, -

Из книги Святые в истории. Жития святых в новом формате. XVI-XIX века автора Клюкина Ольга

Шамординская монахиня Одна из сестёр Шамординской обители за невольный проступок получила от настоятельницы строгий выговор. Сестра попыталась было объяснить причину своей повинности, но разгневанная начальница не хотела ничего слушать и тут же при всех пригрозила

Из книги Молитвослов на русском языке автора

Великомученица Варвара и мученица Иулиания (ок. 305) 17 декабря (4 декабря по ст. ст.)Святая великомученица Варвара родилась в городе Илиополе (нынешней Сирии) при императоре Максимиане в знатной языческой семье. Отец Варвары Диоскор, рано лишившись супруги, был страстно

Из книги СЛОВАРЬ ИСТОРИЧЕСКИЙ О СВЯТЫХ,ПРОСЛАВЛЕННЫХ В РОССИЙСКОЙ ЦЕРКВИ автора Коллектив авторов

12. Святая праведная Иулиания Лазаревская (память 2 января ст. ст.) Повесть о Иулиании Лазаревской (или Муромской) представляет собой биографические записки, составленные ее сыном Дружиной Осорьиным. Это единственная биография древнерусской женщины. Повесть замечательна

Из книги автора

Монахиня Варвара Рождество Христово – детство золотое У нас в доме зелёная гостья. Она приехала к Великому празднику на широких розвальнях. Её привез улыбающийся дед-мужичок с пушистою, белою бородою до пояса. Она встала на праздничном ковре в гостиной, раскинула

Из книги автора

Из книги автора

Иулиания Новоторжская (+1406) Иулиа?ния Вя?земская (Новото?ржская, + 21 декабря 1406) – супруга князя Симеона Мстиславича Вяземского, дочь боярина Максима Данилова. Почитается в Русской православной церкви как святая. Память благоверной княгини (мученицы) Иулиании совершается

Из книги автора

ИУЛИАНИЯ, праведная, упоминается в числе святых Муромских рукописи XVII века. - В царствование Иоанна IV родилась Иулиания в пределах города Мурова от благочестивых родителей, дворян Недюревых. С юных лет начала проводить она время в посте, молитве и уединении и потому

Почему счастливые и успешные люди бросают все и уходят в монастырь? Может ли современный человек идти путем преподобных? Предлагаем вашему вниманию интервью с м онахиней Иулианией (Денисовой), насельницей Свято-Елизаветинского монастыря (г. Минск), вошедшее в книгу Юлии Посашко «Монахи», которая выходит в .

45 сумок, 35 пар обуви, шкаф косметики, собственная отдельная квартира - ешь, пей, веселись! А в душе крик: «Я так больше не могу!» Ирина Денисова, знаменитый на всю Беларусь регент, ушла в монастырь на пике успешности. Вырастила троих детей, добилась признательности в мире музыки, добилась всего... О ней даже сняли фильм - «Регент». А через несколько лет вышел уже второй фильм - «Инокиня»...

Наш рассказ о том, как пришла к монашеству женщина, о нем никогда не мечтавшая...

Жизнь по плану

- Матушка Иулиания, в фильме «Инокиня» Вы сказали, что и не думали о монашестве, а решились на него вдруг, за три дня. Что произошло в эти три дня?

Мне приходилось на этот вопрос много раз отвечать: как так - не собиралась, а тут засобиралась? Я до сих пор не знаю, как же это правильно объяснить...

Те три дня были верхушкой айсберга, к этому действительно шла вся жизнь. Сейчас мне, как сквозь прозрачное стекло, стала видна вся моя предыдущая судьба как подготовка к этому окончательному событию.

Были моменты, когда я шла в прямо противоположном от Бога направлении. Знаете, теперь я думаю, что Господь дает возможность выбора, некую вариативность каждому человеку. Человек все время норовит сойти со своего пути и соскальзывает в грех, а Господь его «ловит» там и ищет для него другую дорожку.

- Так с Вами и произошло?

Да. Моя душа всегда была ищущей, еще с юности. «Ловить» промысел Божий я пыталась, даже будучи неверующей, некрещеной. Хотелось какой-то чистоты... Откуда мне было тогда знать, что такие категории не живут в греховном существе, которое Бога не знает, не обращается к Нему, живет только собой: все эти «я, я, я» уже с детства накладывают свой отпечаток...

Дорога через оккультизм

- Что было во внутренней жизни до того, как Вы пришли к вере?

Творчество, загнанное внутрь. Вообще хороший вопрос: чем можно жить, когда не знаешь Бога, какой внутренней жизнью? Какая-то тайная жизнь души и поиск смысла - были. Внутри - трагедия, поиск, неудовлетворенность... Все не удовлетворяло.

- У Вас никогда не было соблазна подменить смысл жизни детьми, работой?

Смысл жизни в детях, в служении, в работе, - это все земное. Душа-то чувствовала, что она не отсюда! Но сформулировать это не могла. Поэтому искала, где только возможно. А в начале 90-х - как всегда на сломе эпох - вдруг становится очень популярным вызывание духов, оккультизм, астрология, всплывают имена Блаватской, Рерихов. Буквально через месяц после того, как я приняла крещение, мне предложили абонемент в школу астрологии Павла Глобы...

Никто не знал толком, что это такое, но интеллигенция покупается на такие «штучки». Дьявол понимает социальное устроение человека и действует в той терминологии, которая тому близка. В моем случае это было такое избранничество: «это для избранных, какой-нибудь рабочий с завода не поймет, а ты же не кто-нибудь, ты высококультурный человек!»

Мы составляли гороскопы, занимались хиромантией, а к тому времени, как у моего младшего сына Игната был обнаружен рак почки в последней стадии, мы проходили медицинскую астрологию - «коррекцию здоровья по гороскопу».

- Какая злая ирония: вроде бы учились лечить людей, а собственные дети заболевали...

Да, мои дети очень страдали от всего этого - они переболели чуть ли не всеми болезнями, какие только есть, все больницы Минска были мне известны. Я почему-то - вот удивительно! - не связывала это со своими занятиями астрологией.

Мне казалось, это временно: еще чуть-чуть, и я найду какой-то «философский камень», и все эти беды пропадут. Самая большая загадка в жизни моей на сегодняшний день - как Господь меня вытащил из этого всего!..

Астрологический этап моей жизни был самым нагнетающим и подводящим к какой-то катастрофе. Я ее чувствовала всем своим существом, знала, что нечто страшное должно произойти.

За три недели до своего обращения к Богу я написала такое стихотворение:

Мое сердце

Сердце спит в оковах скуки -
Видно так ему уютней.
И ничто его не тронет,
Не освободит от плена:
Ни раздумье о печальном,
Ни известие о тайном.
Даже смерти лик ужасный
Ото сна его не будит.
Я от сердца отделилась -
Вот живу, пою, стенаю,
Причитаю, как торговка,
О всеобщем равнодушьи,
Растреклятым спящим сердцем
Ничего не ощущая,
Не мечтая, не страдая,
Зная все уж до могилы.
Как легко мне притворяться,
Что в груди огни и бури!
Это мне труда не стоит -
Все «обманываться рады».
Знаю: с сердцем беспробудным,
С онемевшею душою
Я накличу столько горя,
Сколько прежде не знавала.
Знаю: беды - не ошибки,
Их исправить невозможно.
Где же Тот, Кто не позволит
Злому сердцу умереть?!

Это было в начале декабря 1991 года. А через неделю я узнала диагноз Игната...

К Богу меня привела болезнь сына, это совершенно точно. Это была последняя «кнопочка», на которую Господь нажал.

Призыв

- Когда Вы впервые всерьез задумались о монашестве?

Всерьез - только перед самым уходом в монастырь. А до этого - что вы! Я очень прагматичный человек. Мечтать о монастыре мог Серафим Вырицкий, или отец Иоанн (Крестьянкин), которых в 8 лет благословили на монашество, а монахами они стали после 50-ти. А мне - чего мечтать? Даже когда старшие дети уже подросли, я себе говорила так: «Минуточку! Может о монастыре человек рассуждать, если его младшему ребенку 13 лет? Не может».

Сейчас я понимаю, что не обязательно сразу быть Серафимом Саровским, что человек, приходящий в монастырь, ничем не отличается от мирянина. Только желанием стать когда-нибудь монахом. Мы что, какой-то избранный народ? В монахи берут каких-то особых людей?

- А разве нет?

Конечно, нет. Конечно, нет!

- А зачем тогда идти? Что там есть такого?

- «Тайна сия велика есть». С человеческих позиций такой шаг - абсурд. Молодой девушке, окончившей школу в центре Минска, разве не абсурдно становиться монахиней, а не поступать в БГУ (Белорусский государственный университет - ред.) ? Абсурдно. Современному человеку это еще труднее понять.

И все-таки необходимость выбора - монастырь или семья - сегодня для верующего человека совсем не очевидна. Христиане живут в миру, молятся, ходят в храм и ни о каком выборе не думают. Но ведь что-то заставляет сделать такой решительный шаг. Что это - призыв?

Вот! Вот правильно, вот слава Богу! К этому слову я и подводила. В монастырь нельзя попасть без метафизического вмешательства Бога в твою жизнь. Не получится это просто так, по какому-то плану: воцерковился, ходил в Свято-Елисаветинский монастырь на службы, настоятель такой замечательный, исповедался у него и подумал: «А не пойти ли в монастырь?»

У каждого человека совершенно по-своему складывается жизнь. Сестре, которая пришла в монастырь предпоследней, 75 лет. А последней - 19. Мотивы, жизнь - совершенно разные!

Но у всех схоже одно: мы почувствовали какой-то последний, решительный призыв - хотя каждый в разных словах это объясняет. Но так или иначе в этих объяснениях звучит нечто не аргументированное, не сводящееся к чистой логике.

Другой талант

Мать Иулиания, Вы многие годы работали регентом, Вам удалось создать необыкновенный хор. Чем не прекрасная служба Богу и людям в таком качестве?

Мне было нельзя остаться в миру. Моя внутренняя жизнь перестроилась таким образом, что я каждую секунду ощущала: я так жить больше не могу. Я не понимала, почему! Просила Бога, чтобы Он что-нибудь сделал со мной.

У меня просто накопилась невозможность так больше жить. А потом Господь стал давать «подсказки» - куда идти дальше.

В какой-то момент я пришла к духовнику: «Я так не могу больше, надо что-то со мной делать! Может, мне в монастырь пойти?» Он ответил: «Ну, иди в монастырь!». Это была суббота. Потом он подумал немного и сказал: «Я поговорю с сестрами, помолимся... Приходи в понедельник».

За эти три дня произошел последний этап становления. Когда ракету готовят, сколько лет ее строят, сколько денег вкладывают, потом кто-то на кнопочку нажал, сказал «Поехали», махнул рукой, и... полетел Гагарин в космос. От одного нажатия кнопочки. Три дня - это была вот эта кнопочка. Для меня вдруг все стало ясно, все изменилось.

Я сама стала другая, перестала себя узнавать. Все задавала себе вопрос: «Это что, я? Иду в монастырь?!» И сама себе отвечала: «Да, я сама совершенно точно иду, без всяких колебаний. Другого пути у меня нет».

- Как Ваше неожиданное решение далось Вашей семье, друзьям, коллегам?

Все недоумевали: не хотели люди принимать этого, отпускать не хотели. Кто-то плакал, кто-то возмущался. Одни говорили: «Ты зарываешь талант в землю!», не понимая, что это слова из евангельской притчи, а я иду как раз туда, где учатся жить по Евангелию! Монастырь - как раз то самое место, где талант (другой, не музыкальный) и раскроется в нужную сторону.

- Вам самой не было страшно так резко менять свою жизнь?

Было. Я подозревала, что не знаю того мира, который мне откроется, и боялась: а что, если он будет для меня невыносим? Я же максималистка: если ухожу - значит ухожу, без всяких «но», с концами. На это надо было решиться.

А я ведь только достигла благосостояния и какого-то максимального успеха в миру: было уважение, были какие-то достижения, и вдруг - бросать все это и идти в другую социальную среду... Ведь это же все равно, что родиться! Ребёнку во время родов тоже очень страшно и больно, он не знает, куда его толкают. Здесь точно так же: была «накатанная» жизнь, где ты знаешь каждый закоулок. А тут ты должен все поменять. Всё! Человек может переехать в другой город, может из генералов оказаться разжалованным в солдаты, может развестись, поменять свой социальный статус. А здесь - все одновременно, в один момент. Ты совершенно перестаёшь быть тем, кем ты был, неизменным остается только твой внутренний мир. Ты только его и приносишь с собой в монастырь. Это все очень непросто. Есть только одно, что все уравновешивает - Христос, ради Которого ты все это делаешь.

Документальный фильм «Инокиня» был снят в 2011 году киностудией во имя св. мч. Иоанна воина.

3 октября в 19:00 в культурном центре «Покровские ворота» по адресу (ул. Покровка, 27, стр. 1) состоится презентация книги Юлии Посашко «Монахи» (Никея, 2014). О пути к Богу, о сомнениях и решимости, о слабости человеческой и силе Божией, которая невозможное делает возможным, рассказывают люди, идущие этим путём.

Гости вечера:

• инокиня Иулиания (Денисова), выпускница Ленинградской Государственной консерватории, одна из самых заметных людей в современной церковной музыке, руководитель известного хора и автор более 150 песнопений и гармонизаций - ныне насельница и старший регент Минской Свято-Елисаветинской обители
• игумен Нектарий (Морозов), постриженник московского подворья Свято-Троицкой Сергиевой лавры, в настоящее время несущий служение в Саратовской епархии, в прошлом - журналист, выпускник факультета журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова, сотрудник газеты «Аргументы и факты».

Почему счастливые и успешные люди бросают все и уходят в монастырь? Может ли современный человек идти путем преподобных? Предлагаем вашему вниманию интервью с м онахиней Иулианией (Денисовой), насельницей Свято-Елизаветинского монастыря (г. Минск), вошедшее в книгу Юлии Посашко «Монахи», которая выходит в .

45 сумок, 35 пар обуви, шкаф косметики, собственная отдельная квартира - ешь, пей, веселись! А в душе крик: «Я так больше не могу!» Ирина Денисова, знаменитый на всю Беларусь регент, ушла в монастырь на пике успешности. Вырастила троих детей, добилась признания в мире музыки, добилась всего… О ней даже сняли фильм - «Регент». А через несколько лет вышел уже второй фильм - «Инокиня»…

Наш рассказ о том, как пришла к монашеству женщина, о нем никогда не мечтавшая…

Жизнь по плану

- Матушка Иулиания, в фильме «Инокиня» Вы сказали, что и не думали о монашестве, а решились на него вдруг, за три дня. Что произошло в эти три дня?

Мне приходилось на этот вопрос много раз отвечать: как так - не собиралась, а тут засобиралась? Я до сих пор не знаю, как же это правильно объяснить…

Те три дня были верхушкой айсберга, к этому действительно шла вся жизнь. Сейчас мне, как сквозь прозрачное стекло, стала видна вся моя предыдущая судьба как подготовка к этому окончательному событию.

Были моменты, когда я шла в прямо противоположном от Бога направлении. Знаете, теперь я думаю, что Господь дает возможность выбора, некую вариативность каждому человеку. Человек все время норовит сойти со своего пути и соскальзывает в грех, а Господь его «ловит» там и ищет для него другую дорожку.

- Так с Вами и произошло?

Да. Моя душа всегда была ищущей, еще с юности. «Ловить» промысел Божий я пыталась, даже будучи неверующей, некрещеной. Хотелось какой-то чистоты… Откуда мне было тогда знать, что такие категории не живут в греховном существе, которое Бога не знает, не обращается к Нему, живет только собой: все эти «я, я, я» уже с детства накладывают свой отпечаток…

Дорога через оккультизм

- Что было во внутренней жизни до того, как Вы пришли к вере?

Творчество, загнанное внутрь. Вообще хороший вопрос: чем можно жить, когда не знаешь Бога, какой внутренней жизнью? Какая-то тайная жизнь души и поиск смысла - были. Внутри – трагедия, поиск, неудовлетворенность… Все не удовлетворяло.

- У Вас никогда не было соблазна подменить смысл жизни детьми, работой?

Смысл жизни в детях, в служении, в работе, - это все земное. Душа-то чувствовала, что она не отсюда! Но сформулировать это не могла. Поэтому искала, где только возможно. А в начале 90-х – как всегда на сломе эпох – вдруг становится очень популярным вызывание духов, оккультизм, астрология, всплывают имена Блаватской, Рерихов. Буквально через месяц после того, как я приняла крещение, мне предложили абонемент в школу астрологии Павла Глобы…

Никто не знал толком, что это такое, но интеллигенция покупается на такие «штучки». Дьявол понимает социальное устроение человека и действует в той терминологии, которая тому близка. В моем случае это было такое избранничество: «это для избранных, какой-нибудь рабочий с завода не поймет, а ты же не кто-нибудь, ты высококультурный человек!»

Мы составляли гороскопы, занимались хиромантией, а к тому времени, как у моего младшего сына Игната был обнаружен рак почки в последней стадии, мы проходили медицинскую астрологию - «коррекцию здоровья по гороскопу».

- Какая злая ирония: вроде бы учились лечить людей, а собственные дети заболевали…

Да, мои дети очень страдали от всего этого - они переболели чуть ли не всеми болезнями, какие только есть, все больницы Минска были мне известны. Я почему-то - вот удивительно! - не связывала это со своими занятиями астрологией.

Мне казалось, это временно: еще чуть-чуть, и я найду какой-то «философский камень», и все эти беды пропадут. Самая большая загадка в жизни моей на сегодняшний день - как Господь меня вытащил из этого всего!..

Астрологический этап моей жизни был самым нагнетающим и подводящим к какой-то катастрофе. Я ее чувствовала всем своим существом, знала, что нечто страшное должно произойти.

За три недели до своего обращения к Богу я написала такое стихотворение:

Мое сердце

Сердце спит в оковах скуки –
Видно так ему уютней.
И ничто его не тронет,
Не освободит от плена:
Ни раздумье о печальном,
Ни известие о тайном.
Даже смерти лик ужасный
Ото сна его не будит.
Я от сердца отделилась –
Вот живу, пою, стенаю,
Причитаю, как торговка,
О всеобщем равнодушьи,
Растреклятым спящим сердцем
Ничего не ощущая,
Не мечтая, не страдая,
Зная все уж до могилы.
Как легко мне притворяться,
Что в груди огни и бури!
Это мне труда не стоит –
Все «обманываться рады».
Знаю: с сердцем беспробудным,
С онемевшею душою
Я накличу столько горя,
Сколько прежде не знавала.
Знаю: беды – не ошибки,
Их исправить невозможно.
Где же Тот, Кто не позволит
Злому сердцу умереть?!

Это было в начале декабря 1991 года. А через неделю я узнала диагноз Игната…

К Богу меня привела болезнь сына, это совершенно точно. Это была последняя «кнопочка», на которую Господь нажал.

Призыв

- Когда Вы впервые всерьез задумались о монашестве?

Всерьез - только перед самым уходом в монастырь. А до этого - что вы! Я очень прагматичный человек. Мечтать о монастыре мог Серафим Вырицкий, или отец Иоанн (Крестьянкин), которых в 8 лет благословили на монашество, а монахами они стали после 50-ти. А мне - чего мечтать? Даже когда старшие дети уже подросли, я себе говорила так: «Минуточку! Может о монастыре человек рассуждать, если его младшему ребенку 13 лет? Не может».

Сейчас я понимаю, что не обязательно сразу быть Серафимом Саровским, что человек, приходящий в монастырь, ничем не отличается от мирянина. Только желанием стать когда-нибудь монахом. Мы что, какой-то избранный народ? В монахи берут каких-то особых людей?

- А разве нет?

Конечно, нет. Конечно, нет!

- А зачем тогда идти? Что там есть такого?

- «Тайна сия велика есть». С человеческих позиций такой шаг - абсурд. Молодой девушке, окончившей школу в центре Минска, разве не абсурдно становиться монахиней, а не поступать в БГУ (Белорусский государственный университет – ред.) ? Абсурдно. Современному человеку это еще труднее понять.

И все-таки необходимость выбора – монастырь или семья – сегодня для верующего человека совсем не очевидна. Христиане живут в миру, молятся, ходят в храм и ни о каком выборе не думают. Но ведь что-то заставляет сделать такой решительный шаг. Что это - призыв?

Вот! Вот правильно, вот слава Богу! К этому слову я и подводила. В монастырь нельзя попасть без метафизического вмешательства Бога в твою жизнь. Не получится это просто так, по какому-то плану: воцерковился, ходил в Свято-Елисаветинский монастырь на службы, настоятель такой замечательный, исповедался у него и подумал: «А не пойти ли в монастырь?»

У каждого человека совершенно по-своему складывается жизнь. Сестре, которая пришла в монастырь предпоследней, 75 лет. А последней - 19. Мотивы, жизнь - совершенно разные!

Но у всех схоже одно: мы почувствовали какой-то последний, решительный призыв - хотя каждый в разных словах это объясняет. Но так или иначе в этих объяснениях звучит нечто не аргументированное, не сводящееся к чистой логике.

Другой талант

Мать Иулиания, Вы многие годы работали регентом, Вам удалось создать необыкновенный хор. Чем не прекрасная служба Богу и людям в таком качестве?

Мне было нельзя остаться в миру. Моя внутренняя жизнь перестроилась таким образом, что я каждую секунду ощущала: я так жить больше не могу. Я не понимала, почему! Просила Бога, чтобы Он что-нибудь сделал со мной.

У меня просто накопилась невозможность так больше жить. А потом Господь стал давать «подсказки» - куда идти дальше.

В какой-то момент я пришла к духовнику: «Я так не могу больше, надо что-то со мной делать! Может, мне в монастырь пойти?» Он ответил: «Ну, иди в монастырь!». Это была суббота. Потом он подумал немного и сказал: «Я поговорю с сестрами, помолимся… Приходи в понедельник».

За эти три дня произошел последний этап становления. Когда ракету готовят, сколько лет ее строят, сколько денег вкладывают, потом кто-то на кнопочку нажал, сказал «Поехали», махнул рукой, и… полетел Гагарин в космос. От одного нажатия кнопочки. Три дня - это была вот эта кнопочка. Для меня вдруг все стало ясно, все изменилось.

Я сама стала другая, перестала себя узнавать. Все задавала себе вопрос: «Это что, я? Иду в монастырь?!» И сама себе отвечала: «Да, я сама совершенно точно иду, без всяких колебаний. Другого пути у меня нет».

- Как Ваше неожиданное решение далось Вашей семье, друзьям, коллегам?

Все недоумевали: не хотели люди принимать этого, отпускать не хотели. Кто-то плакал, кто-то возмущался. Одни говорили: «Ты зарываешь талант в землю!», не понимая, что это слова из евангельской притчи, а я иду как раз туда, где учатся жить по Евангелию! Монастырь - как раз то самое место, где талант (другой, не музыкальный) и раскроется в нужную сторону.

- Вам самой не было страшно так резко менять свою жизнь?

Было. Я подозревала, что не знаю того мира, который мне откроется, и боялась: а что, если он будет для меня невыносим? Я же максималистка: если ухожу - значит ухожу, без всяких «но», с концами. На это надо было решиться.

А я ведь только достигла благосостояния и какого-то максимального успеха в миру: было уважение, были какие-то достижения, и вдруг - бросать все это и идти в другую социальную среду… Ведь это же все равно, что родиться! Ребёнку во время родов тоже очень страшно и больно, он не знает, куда его толкают. Здесь точно так же: была «накатанная» жизнь, где ты знаешь каждый закоулок. А тут ты должен все поменять. Всё! Человек может переехать в другой город, может из генералов оказаться разжалованным в солдаты, может развестись, поменять свой социальный статус. А здесь - все одновременно, в один момент. Ты совершенно перестаёшь быть тем, кем ты был, неизменным остается только твой внутренний мир. Ты только его и приносишь с собой в монастырь. Это все очень непросто. Есть только одно, что все уравновешивает - Христос, ради Которого ты все это делаешь.

Документальный фильм «Инокиня» был снят в 2011 году киностудией во имя св. мч. Иоанна воина.

3 октября в 19:00 в культурном центре «Покровские ворота» по адресу (ул. Покровка, 27, стр. 1) состоится презентация книги Юлии Посашко «Монахи» (Никея, 2014). О пути к Богу, о сомнениях и решимости, о слабости человеческой и силе Божией, которая невозможное делает возможным, рассказывают люди, идущие этим путём.

Гости вечера:

• инокиня Иулиания (Денисова), выпускница Ленинградской Государственной консерватории, одна из самых заметных людей в современной церковной музыке, руководитель известного хора и автор более 150 песнопений и гармонизаций - ныне насельница и старший регент Минской Свято-Елисаветинской обители
• игумен Нектарий (Морозов), постриженник московского подворья Свято-Троицкой Сергиевой лавры, в настоящее время несущий служение в Саратовской епархии, в прошлом - журналист, выпускник факультета журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова, сотрудник газеты «Аргументы и факты».

Матушка, дети - такой огромный простор для творчества, хотелось бы всю жизнь только им и посвятить. Но когда рождаются в уме строчка за строчкой, а идеи так и фонтанируют, что делать с этим вдохновением - творить, отрывая время от семьи, или отложить «на потом», когда все вырастут?

Первый вопрос, который напрашивается, - почему вы спрашиваете монахиню о детях и семье? Бытует мнение, что всё должно остаться в прошлом.

Но не совсем это так. «Бывших» детей не бывает. И «бывшей» матерью не станешь, хотя со временем, батюшка говорит, материнская любовь должна преломиться и перерасти в любовь Христову. Современные иноки приходят из современного общества с его полными или неполными семьями, в которых воспитываются дети. В частности, у монаха, «среди которого ведется опрос», их тоже, так сказать, немало.

Я буду говорить, исходя из своего опыта, очень частного. Теперь вот думаю, что, проживая тот или иной этап, не понимаешь, что и для чего в конкретный момент жизни тебе дано. Осознание приходит потом, особенно, когда приходишь к Богу и осмысляешь прошлое с позиций веры.

У себя я наблюдаю три этапа. Сначала была такой себе девочкой-белоручкой. Затем вдруг стала женщиной, обременённой огромной семьёй, от нужды всему научившейся и очень любящей всевозможные хозяйственные вещи. И, наконец, стала монахиней - тем, кем, наверное, Господь хотел меня видеть.

Этапы эти, как я сейчас думаю, соответствуют библейским образам Марфы и Марии. Так или иначе, две эти грани в женщине присутствуют, и самый главный конфликт в её душе – как раз между этими двумя началами, мне так кажется. Все остальные виды конфликтов в этот помещаются, во всяком случае, в верующей душе.

Но Христос же на него ответил. И в другом месте сказал, что и это «надлежало делать, и того не оставлять».

В моей жизни эти два служения воплощались последовательно. Никто не ожидал, что из этой белоручки вообще что-то выйдет. Когда мои однокашники через двадцать лет узнавали, что у Денисовой уже дети большие, и их трое, хватались за голову: «Как, она же не знала даже, что картошку надо на маргарине жарить, на сухой сковородке готовила…» Это в общаге в Питере. А другие потом, лет через 30-40, удивлялись: «Как это Денисова ушла в монастырь? Разве она вообще к этому пригодна?..»

Вывод какой – исполнять ту функцию, которую ты в данный момент чувствуешь правильной и естественной. Не сопротивляться, по крайней мере. И делать это с полнейшей отдачей.

Есть у тебя дети? Чувствуешь порывы творчества? Делай и то, и другое! Не спи. Спи три часа. Будет нелегко. Но тогда надо положиться на Бога. А мы Богу не доверяем, это я по себе знаю…

Совет прост: доверяй Богу. «Доверяй Богу!» - мы можем это твердить себе и всем миллион раз в день, но если бы это было так просто, неверующих уже бы не осталось.

А склониться в ту или иную сторону, решить, например, что есть время для детей, и надо сначала ими заниматься, а потом, когда повзрослеют, уж тогда… Нет, не могу с этим согласиться. Кто знает, наступит ли это «тогда»? Может, здоровья не будет, а, может, дар отнимется, и ты уже и рада бы, а его нет.

Как быть со стереотипами, которые преобладают вокруг? Ты спишь по три часа, стараешься всё успеть, но то и дело возникают мысли: кому и зачем это надо, жила бы как все.

Человек творческий – всегда «белая ворона». Но не использовать дар… Не знаю, я бы не смогла.

Какое-то время, лет десять, даже больше, в моей жизни творчество было отодвинуто на задний план - по разным причинам. В том числе, потому что были дети. Но все равно до конца я его не оставляла. Оно принимало другие, именно детские формы, было направлено на детей своих и на чужих - я тогда работала классным руководителем в лицее, где учились мои сыновья и дочь.

Сейчас, глядя на пройденную жизнь, смотря по сторонам, я вижу, что дар просто так не дается. И нельзя самовольно решать, как тебе им распорядиться.

А если творчества столько, что близкие уже от этого начинают страдать? Как уследить, не слишком ли ты увлеклась?

Когда творчество принимает какие-то гипертрофированные формы, думаю, окружающие не дадут тебе заблудиться, быстренько подскажут, что ты не тем занимаешься.

Другое дело, что часто мы ищем себе индульгенцию: ну, правда же, женщина – свободный человек. Раз у женщины дар, она должна творить, несмотря ни на что. С пафосом таким…

Как это – «несмотря ни на что»? А дети? Они, во-первых, главная твоя любовь, а во-вторых - смиряющий фактор, чтобы не улетела туда, куда залетать не положено.

Надо побыть Марфой обязательно, по полной программе. А потом, может быть, Господь даст хоть маленький какой-то просвет и на Мариино делание.

Где та грань, которую женщине в самореализации нельзя переходить? У вас дети уже взрослые, они вам говорили о своем отношении к периоду, когда мама была «вся в творчестве»?

Когда они росли, я не была «вся в творчестве».

Про себя-то я точно знаю, что недолюбила их и многого недодала. Душа это знает, потому что у нее это болит. Но у детей, слава Богу, никаких комплексов не сформировалось. Я за это очень благодарна Богу, потому что особенно в тот период, когда заболел младший, и всё внимание уделялось ему, остальные дети, которым было 11 и 12 лет, были брошены буквально на самотек. О творчестве я уж и не говорю.

В отношениях с детьми что главное? - Крайностей не надо, как и в любом деле. Что не успела и недодала – проси прощения. Не круто надо стараться жить, не черно-бело. Детям можно прямо говорить: я сожалею, что не уделила вам сегодня достаточно внимания. Правда, сожалею, простите меня.

Не надо этого гордого пафоса: «Работа у меня, вы что, не понимаете? Вырастете – поймете! Побудете на моем месте, узнаете, как хлеб-то добывается!» Если так – получишь то, чего не хочешь. А можно мирно. Они же тоже люди, всё видят, многое понимают.

Мы их вообще недооцениваем, наших детей. Как потом выясняется. Хорошо, если они вырастут и станут друзьями, и расскажут, как жили рядом с тобой. А ты даже не догадывалась, чем они жили и что запомнили. Игнат, например, вообще не помнит, как болел. Так, несколько отрывочных картинок остались в памяти. А для меня… Кажется, каждый день, каждую процедуру вижу как наяву, совершенно отчетливо.

Подумалось сейчас: всё время у меня какие-то послушания, дела, творческие проекты. Дети, действительно, чего-то не добирают - любви, внимания. Но, с другой стороны, они видят то, чего другие лишены, - интересную, увлекательную сторону жизни.

В том-то и дело! У нас в семье была очень творческая атмосфера, дом открытых дверей, всё время кто-то приходил, что-то обсуждалось. С этими же детьми постоянно что-то пелось, выучивалось, игралось… В чем-то они получали очень большую самостоятельность.

Творческое начало в родителях – в этом нет ничего плохого, если только не проявляется какими-то крайностями. Если не приходишь домой и не общаешься с детьми односложными предложениями: «То не так, это не так! Уроки давай!» А вся твоя творческая жизнь течёт где-то далеко, и они к ней не имеют отношения.

У нас дети были в курсе всего, в поездки мы их с собой брали. Просто надо их не ограждать от творчества родителей, а наоборот, рассказывать. Например, если была занята целый день, приди да опиши в красках ребенку, чем занималась: «А знаешь, мы такой капустник сделали!..».