• Главная
  •  > 
  • Партнёрки
  •  > 
  • Лекции по психологии творчества и креативных способностей. Где послушать лекции по литературе. Категория свободы в отношении выбора между добром и злом в творчестве

Лекции по психологии творчества и креативных способностей. Где послушать лекции по литературе. Категория свободы в отношении выбора между добром и злом в творчестве

ДЕПАРТАМЕНТ ОБРАЗОВАНИЯ ГОРОДА МОСКВЫ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ГОРОДА МОСКВЫ

«МОСКОВСКИЙ АВТОМОБИЛЬНО-ДОРОЖНЫЙ КОЛЛЕДЖ

ИМ. А. А. НИКОЛАЕВА»

Методическая разработка

Урока – лекции по творчеству А.Платонова

“В прекрасном и яростном мире”

Курс: 1

Выполнил :

Костюкова Л.В.,

преподаватель русского

языка и литературы

Москва

2018

ТЕМА: А. ПЛАТОНОВ. " В ПРЕКРАСНОМ И ЯРОСТНОМ МИРЕ"
/ ОБЩИЙ ОБЗОР ТВОРЧЕСТВА/

ЦЕЛЬ: познакомить учащихся с биографией писателя.
Дать краткий анализ известных рассказов и
повестей; помочь учащимся увидеть, в чем
проявляется гуманизм писателя, распознать
его "идею жизни".

МЕЖПРЕДМЕТНЫЕ
СВЯЗИ: история
философия
ОБОРУДОВАНИЕ:
1. Портрет писателя, фотоальбом.
2. Картины художника Т. Нисского
"Подмосковье","февраль", "Семафоры".
3. Эпиграфы:
"Это взлетевшая над своим временем гениальная
русская мысль". /Е. ЕВТУШЕНКО/.

"Я буду делать хорошие души из рассыпанных
потерянных слов" /А. ПЛАТОНОВ/.

Литература:

1.Евдокимов А. "Чевенгур" и русское сектанство Новая деловая книга.- 1998г.

2.Калашников В. Жалобное сердце: О прозе А.Платонова Дон.- 1996 г.
3. "Учительская газета" 1989 г. - сентябрь
4. "Литературная Россия" 1989 г. № 13 - январь
5. "Советская культура" 1988 г. - август
6. Васильев В.В. Андрей Платонов. Очерки жизни
и творчества. М., Советский писатель, 1989
7.Журнал "Русский язык и литература в сред-
них специальных учебных заведениях Украины" ,№ 8, 1989 год.

8.Мущенко Е.Г. В художественном мире А.Платонова и Е.Замятина: Лекции для учителя-словесника.- Воронеж, 1994 г.

Нельзя рассчитывать на благодарность потомков, не заботясь о прошлом, не оберегая священных могил и камней, безмолвно хранящих память о наших славных учителях, духовное наследие которых питает наши умы, облагораживает наши души и направляет нашу историческую волю.
Иными словами, память в понимании народа - история его родины, главный источник его материальной и духовной энергии, - то, что по выражению историка В. Ключевского," не проходит как наследство, урок, как вечный закон". Постижению этого вечного закона и были отданы по существу все творческие силы выдающегося русского писателя Андрея Платоновича Платонова /1899-1951/. Спросите: кто сегодня самый современный писатель. Отвечу: Андрей Платонов.
Не потому, что наконец его произведения пробили глухое и злостное сопротивление литературных и всяких прочих аппаратов, чтобы явиться во всей подлинности, дерзостной независимости и силе. Платонов велик тем, что он понимал то и так, как следовало бы писать сегодня, будь у нас дарования, равны его дару. Велика наша литература, если в ней пишутся завтрашние произведения - произведения, необходимые и понятые через полвека. Платонов же и сейчас понят не вполне. Он - писатель будущего. Посмертный Платонов пришел к нам рывком конца 50-х - начала 60 годов. Многие вещи наконец увидели свет в полном и не изуродованном редактурой виде. Среди них также повести, как "Эфирный трактор", "Джан", такие маленькие шедевры, как "Мусорный ветер", "Корова", "Уля", "Афродита". И тем не менее до последнего времени несколько центральных произведений писателя оставались неизвестными на родине. Без "Чевенгура" /единственного романа писателя/, без повестей "Котлован", "Ювенильное море" живое тело платоновского творчества было ущербно неполным, как бы насильственным "ампутированным". /Представьте для аналогии Достоевского без "Бесов" или Шолохова без "Тихого Дона"/.
Созданный писателем художественный мир поражает, заставляет мучиться мыслью и чувством, проводит в недоумение, задает загадки. Сегодня многие писатели, критики передают свое ощущение бессилия угадать до конца смутно мерцающую суть платоновской прозы, последнюю нераспечатанную тайну его мысли и слова.
С чего начинался и как складывался затрудненный путь мысли и слова Платонова.

Итак, Воронеж, Ямская слобода, рабочая многодетная семья слесаря железнодорожных мастерских Платона Фирсовича Климентова /1870/ и дочери часового мастера Марьи Васильевны Климентовой /1876-1929/, детей в этой семье было одиннадцать человек. Будущий писатель родился 20 августа /1 сентября/ 1899 года и был старшим ребенком. Правда, весь смысл первородства состоял в одном горьком преимуществе: для первенца резко сокращалось время беззаботного детства. В рассказе «Семён» /1936 г/, справедливо считающимся автобиографическим, писатель использует часть впечатлений своего раннего детства: «Лишь года три-четыре после своего рождения Семен отдыхал и жил в младенчестве, потом ему стало некогда… Мать велела Семену катать по двору маленького брата, пока она стряпает обед. Затем, когда родился и подрос еще один брат Семена, он их сажал в тележку сразу двоих и тоже возил…». Опыт «няньки», почти матери, никогда не исчезает из души Платонова, все его героини – это готовые матери, ждущие, жаждущие материнства. Платонов – самый «антисексуальный», стыдливый художник - будет вечно изображать жизнь не в состоянии цветка, а в состоянии плодоношения. Семи лет от роду, в 1906 году, А. Платонов поступил в одноклассную церковно-приходскую с трех летним сроком обучения. После окончания церковно-приходской школы Платонов подает документы в Воронежское городское училище с шестилетнем курсом образования. Закончить училище Платонову не довелось - жизнь требовала «идти в люди». Устраивается «мальчиком» на складе страхового общества «Россия», потом конторщиком, помощником машиниста локомобиля, литейщиком на трубном заводе, электромонтером в железнодорожных мастерских. Мир техники увлекал подростка. Была у юного Кулибина и другая страсть – писание стихов: первое поэтическое строки появились в 12 лет. Впоследствии Платонов составил поэтический сборник» «Голубая глубина» /1922/, который был посвящён жене и другу М. А. Платоновой, « потому что жизнь сразу превратила меня из ребенка во взрослого человека, лишая юности».

Революцию писатель встретил восемнадцатилетним юношей. Участие в ней и было его «университетами». Едва поступив в железнодорожный
политехникум /1918/, он вынужден прервать учебу и занять место помощника машиниста на паровозе своего отца. В течении двух лет в Воронежском крае полыхали пожары гражданской войны. Кто здесь только не был: и австро-германские оккупанты, и Каледин, и Краснов, и Деникин… Вместе с отцом Платонов подвозит красноармейцам боеприпасы, а в 1919 году его командируется для оказания помощи по мобилизации
населения на борьбу с Деникиным. Время было трудное и опасное. Осенью 1919 года Воронежского края освобождается от деникинских войск. А. Платонов продолжал учебу в железнодорожном политехникуме и одновременно занимается литературой, возглавляет крестьянский литературой отделы в газетах «Красная деревня», «Воронежская коммуна». В первые десять лет после революции А. Платонов работал с необычайным размахом: он искал себе в философии, политике, в теории и истории искусств, выступала как прозаик, публицист, поэт, литературный критик. Наконец, много сил отдавал практическому решению народно-хозяйственных вопросов – мелиорации земель организация крестьян в кооперативы и товарищества. Даже эмоциональную жизнь человека будущий писатель считал чуть ли не буржуазным пережитком. Случайно попав на литературный вечер Игоря Северянина, Платонов вошел в тот момент, когда декламировались стихи «Ананасы в шампанском». Платонов на следующий день разражается гневной статьей: «Роскошно откормленная публика дохлебывала в зале консерватории остатки своего духовного убожества – поэта-артиста Игоря Северянина». Не готовый еще к трезвому, реалистичному восприятию и пониманию действительности. Платонов впадал в шарж, карикатуру в анекдот и иронию, не теряя, однако, веры в разум, в его способность к состоянию, взаимопониманию

В 1921 году Платонов заканчивает учебу в политехникуме. Засуха 1921 года,

«писал он в автобиографии,- произвела на меня сильное впечатление, и, будучи техником, я не мог заниматься литературой». Целиком – словом и делом – он уходит в работу: днем на прикладных мотается по губернии, ночью пишет статьи, доказывающие важность электрификации и мелиорации сельского хозяйства. За 4 года работы в Воронежском губернаторском землеуправлении под его непосредственным руководством построены сотни прудов, колодцев, мостов, три электростанции, осушены и орошены тысячи десятин земли.

В 1927 году Платонов переходит на положение профессионального писателя. В это время у него выходят две книги, он широко печатается в журналах. Из ранних произведений А. Платонова внимание привлекает небольшой рассказ «Родина электричества» /1927 г./ Рассказ отличает какие-то удивительно светлое восприятие революции, еще не затронутое казено-лозунговым оптимизмом. Он создавался по светлым воспоминаниям о первых послевоенных годах утверждения советской власти в стране. Но самое, пожалуй, в произведении, психологическое состояние рассказчика, перемена в его душевном укладе, обретение новой веры. "Придет зима, я и соседу пойду поклонюсь, - сказала старуха в ответ на слова рассказчика, -"не молитесь, бабушка, лучше никому"/ и у богача в всенцах поплачу: все, может, пшена подживусь до лета, а летом уж погибелью своей будут отплачивать. Разве мы богу оному только кланяемся - мы и ветра боимся, гололедицы, и ливня, и суши, и прохожего человека, - и на всех крестимся! Разве мы молимся оттого, что любим! Нам и любить - то нечем уже! Я отошел от старухи, наполненный скорбью и размышлением, и решил посвятить ей свою жизнь..." В последних словах социально-нравственная и эстетическая программа А. Платонова, которых писатель будет придерживаться всю свою жизнь, до самого смертного часа, стараясь - в меру сил и возможностей - нести нелегкую службу правды и совести. В отличие от всякого рода "романтиков", "левых радикалов" Платонова занимал главный вопрос эпохи: как относится революция к гуманистическим ценностям прошлого, отвергает ли она их или продолжает, развиваться все то лучшее в человеке, что составляет культурный и нравственный капитал народа и нации. В повести "Сокровенный человек" его герой Пухов Фома Егорович не одарен чувствительностью. "Он на горбе жены вареную колбасу резал..." В нравственном отношении поступок механика возмутителен: что ж ему другого места не нашлось, чтобы отрезать колбасы! Но в дальнейшем повествовании открывается, что этот герой - далеко не бесчувственен, способен тосковать " от бесприютности без жены" - "чувствительность начинала мучить его". "Чему ты душевно, сочувственно ешь?" эти слова Пухов адресует каждому из персонажей повести. "Революции помаленьку сочувствую, - скажет Зворычный.

"Как же ты сочувствуешь ей - хлеб, что ль лишний получаешь или мануфактурную берешь? - догадался Пухов. - Знаем мы эти мелкобуржуазные сплетни! Неужели ты не видишь, что революция - факты твердой воли - налицо! .... Пухов якобы слушал и почтительно глядел в рот Зворычному, но про себя думал, что он дурак". В понимании Пухова революция - свободные бескорыстные движения народа к новой жизни; по разумению Зворычного - твердая воля. /Зачитать текстом/. Пухов прикидывается простачком, "природным дурачком", оберегая в глубине души народный идеал счастья; несмотря на серьезность его дум и сомнений, в нем бездна оптимизма, веры и мудрой беспечности идущей от избытка нерастраченных жизненных сил; дар сострадания и любви к людям.
После появления в печати его сатирических рассказов "Государственный житель" и "Усомнившийся Макар"/1929 г./,раскрывших подоплеку бюрократизации общества, писателя подвергают резкой, несправедливой критике. Критика обвиняла его героев в пассивности и бесхребетности, в невежестве, косности и контрреволюционности. На рассказе Платонова "Впрок" Сталин написал "подонок". "Я прозевал недавно идеологически двусмысленный рассказ Платонова "Усомнившийся Макар"; за что мне поделом попало от Сталина, - писал в одном из писем А. Фадеев. Почему же Сталин не уничтожил Платонова? Мария Александровна /жена Платонова / вспоминала: все тридцатые годы Платонов ждал ареста: рядом исчезали люди, литераторы, чья репутация казалась всем не зыблемой. Платонова не печатали, под разными предлогами возвращали его новые рукописи. Он действительно "выпал" из периодики на три года, но уже с 1934-го до начала войны публикует три десятка рассказов, притом в центральных изданиях "Знамя", "Новый мир", "Октябрь". Каждый новый платоновский рассказ становится объектом злобных и опасных нападок в прессе. Но самый страшный удар для писателя - арест сына, свинцовые рудники, и как результат этого - смерть. Андрей Платонович на 8 лет пережил своего сына умер не в лагере, а своей естественной смертью в 1951 году от туберкулеза.
Феномен Платонова в том, что сквозь махание лозунгами утопического шапкозакидательства двадцатых годов он провидел и кровавый 37-й, и
столкновение двух противоборствующих мусорных ветров превращается в смерть второй мировой войны. По силе исторического проведения Платонов равен Достоевскому.
В годы войны Платонов - корреспондент газеты. Пишет много рассказов, название которых раскрывает смысл гуманистической концепции прозаика: "Неодушевленный враг", "Простодушие", "Одухотворенные люди", "О советском солдате", "Мать". Война для Платонова - человека сложной душевной организации, чуткого к страданиям и бедам людей, особенно тем, кто беззащитен, - так и осталось огромнейшим, не прошедшим до конца потрясением. Перезагрузка памяти, души суровыми впечатлениями была столь чрезмерной, что можно сказать: туберкулез, болезнь, унесшая писателя в могилу, - это эхо войны.
Подробно остановлюсь на повести Платонова "КОТЛОВАН". Повесть была написана в 1930 году, при жизни писателя так и не была напечатана. Увидела свет только в середине 80-х годов. Название повести символично. Во-первых, рабочие действительно заняты рытьем котлована под строительство не обычного здания, а общепролетарского дома-мечты, возведение которого связывается с достижением прекрасного будущего. С другой стороны, котлован - это символический образ захоронения, где погребены чаяния, надежды людей. Рабочий Вощев в день своего тридцатилетия уволен с механического завода " в следствии роста стабильности в нем и задумчивости среди общего темпа труда". Ночь. Судьба приводит Вощева в барак, где спящие люди "были, худы, как умершие, каждый существовал без всякого излишка жизни. И во время сна живым оставалось только сердце, берегущее человека". С ними, среди убожества и нищеты, и остается Вощев. Артель роет котлован под "единственный общепролетарский дом вместо старого города". Нечеловеческие условия труда. Разные люди собрались на строительстве. И силач Чиклин, и безногий калека Жачев, мастеровой Козлов, что "был угрюм, ничтожен всем телом, и правдоискатель Вощев, чье тело было равнодушно к удобству - все они одержимы мечтой о доме будущего, который должен быть населен людьми, наделенными "той излишней теплотой жизни, которая названо однажды душой". Это мечта о прекрасных людях и прекрасной жизни воплощается для них в ребенка, девочки Насте, найденной Чиклиным у изголовья ее матери, умирающей на соломе в куче лохмотьев и тряпья. Для них, этих оторванных от дома,
измученных людей Настя - "малое существо", которое будет господствовать над их могилами и жить на упокоенной земле, набитой их костями... Это фактический житель социализма, то есть олицетворение нового общества.
Другая линяя повествования связана с изображением коллективизации. Незабываемы сцены, в которых показаны преступные методы создания колхозов. Вот хоронят рабочих Сафронова и Козлова, погибших от рук сопротивляющихся обобществлению мужиков, и активист, опечаленный процессией похорон, "Вспомнив новостроящееся будущее, бодро улыбнулся и приказал окружающим мобилизовать колхоз на похоронное шествие, чтобы все почувствовали торжественность смерти во время развивающегося светлого момента обобществления имущества". А как впечатляющее нарисован массовый убой скота: "Ликвидирован весь последний дышащий живой инвентарь, мужики стали есть говядину... Есть никто не хотел, но надо было спрятать плоть родной бойни в свое тело и сберечь ее там от обобществления. " Финал повести трагический. Умирает Настя, и еще не вырытый котлован становится ее могилой. "Вощев стоял в недоумении над этим утихшим ребенком, он уже не знал, где же теперь будет коммунизм на свете..."
Главный нравственный урок, вынесенный из повести, заключен в словах Платонова: "Я буду делать хорошие души из потерянных слов." Главное чувство, которое хочет посеять в наших душах Платонов, - это доброта, сочувствие: "Мимо барака проходили многое люди, но никто не прошел проведать заболевшую Настю, Потому что каждый нагнул голову и думал о сплошной коллективизации".
Изобразить мир - не часть, не осколочек его, а всеобъемлющий, целый мир, изобразить его не описательно, а во всей "прекрасной яростности " становиться по плечу только зрелому художнику.

В учебном пособии представлен курс лекций по психологии искусства и художественного творчества, прочитанный автором в Казанском государственном университете культуры и искусства в 2003-2004 г.

Лекция 1. Введение в психологию художественного творчества

Лекция 2.Введение в психологию художественного творчества (продолжение). Рациональное и интуитивное в творческом процессе

Лекция 3. Психологические характеристики личности художника и их отражение в творчестве

Лекция 4. Проблема таланта и стресс

Глава 2. Психологические подходы художественного творчества.

Лекция 5. Психоаналитический подход художественного творчества

Лекция 6. Психодраматический (эмпирический) подход художественного творчества

Лекция 7. Манипулятивный подход художественного творчества

Лекция 8. Диалектико-материалистический подход художественного творчества

Лекция 9. Постмодернистский подход художественного творчества

Лекция 10. Принцип всемогущества и феномен тщеславия в художественном творчестве

Лекция 11. Архетипический подход художественного творчества

Лекция 12. Духовно-смысловой подход художественного творчества

Лекция 13. Магия как подход художественного творчества

Лекция 14. Психология комического

Лекция 15. Проблема таланта в художественном творчестве

Лекция 16. Психология воображения

Главная задача данного курса - дать такое понимание художественно творческого процесса, чтобы вы вошли в стезю настоящего художественного творчества. Чтобы открыли в себе способность заниматься творчеством не ради, а вопреки. Потому, что художественное творчество - это основа нашего духовного выживания. Это то, что позволит вам стать творческой личностью.

Художественное творчество - это создание новых эстетических ценностей, вещей и художественных образов, которые радуют своей красотой и порождают эстетические и духовные переживания. Теперь прибавляем к “художественному творчеству” слово “психология” и получается психология художественного творчества - психология создания новых эстетических и духовных ценностей. С одной стороны, это психология, а с другой стороны, это часть традиционной эстетики. И все-таки, чем же отличается эстетика от того, что мы с вами будем изучать? В эстетике творчество представлено без особых психологизмов. Эстетика обобщает нечто вне личности, вне автора, вне его переживаний, вне подходов, которые позволяют человеку творить писать, создавать. Иными словами, в ней больше анализа художественного в творчестве как возможной модели творческой деятельности в более широком смысле. В отличие от эстетики, психология художественного творчества изучает психологические подходы художественного творчества, постигает характер художника, включение его в творческий процесс, психологические закономерности, которые происходили и происходят внутри художника.

В художественном творчестве необходимо различать субъективное и объективное. Когда у вас что-то получается и вы открываете для себя (но не для других) нечто новое, что в вас не было, то в этом, чаще всего заключается элемент субъективного творчества. А есть объективное творчество, когда вы в процессе художественного творчества, создаете нечто новое, не для себя, а для всех, для общества.

Скачать полный текст в ZIP-архиве (Word-файл, 280 kb) »»» © Р.Р. Гарифуллин , 2004 г.
© Публикуется с любезного разрешения автора

РАЗДЕЛ ПЯТЫЙ

КУРС ЛЕКЦИЙ ПО ПСИХОЛОГИИ ТВОРЧЕСТВА

(6 базовых занятий)

ВВЕДЕНИЕ

Можно представить себе несколько предметов, которые объединяло бы между собой лишь одинаковое название – психология творчества. Можно было бы, например, посчитать ключевым слово "психология" и организовать реферативный курс, аналогичный психологии развлечения или психологии преступления. Можно было бы, наоборот, попытаться отыскать индивидуума одновременно одаренного, нескромного, умного и откровенного, который бы с порога объявил себя творцом, а далее последовательно изложил бы свои базовые принципы, точнее, свои душевные реакции, а еще точнее – себя.

Решительно не ощущая себя этим гипотетическим лицом (и вообще сомневаясь в его существовании), я не являюсь и профессиональным психологом. Это, впрочем, слишком личный довод против первого варианта курса, но есть и более объективный. Психология предполагает перевод таинственной жизни души в план феноменологический, если не физиологический. Я думаю, это плохо соотносится с реалиями творческого процесса. Я полагаю ключевым словом из исходной пары все-таки творчество; "психологию" же можно было бы заменить, например, на "метафизику".

Не собираясь вторгаться в самую глубину тайны творчества, мы, однако, не будем бояться приблизиться к этой тайне, насколько это возможно. Не предполагая найти подлинный рецепт творчества (или, согласно устойчивой идиоме, творческий метод), мы постараемся обсудить и осудить мнимые рецепты и стратегии, аргументируя их несостоятельность. Вероятно, в значительной степени наш курс будет энциклопедией ловушек и схемой тупиков. Как максимум пользы для студента я вижу ту ситуацию, что он искренне прислушается к нашим доводам и, избегнув типических ошибок, сэкономит некоторое время. Или, если заложенная в нем индивидуальная программа окажется сильной, совершит все отпущенные ему ошибки, но яснее их осознавая.

По форме наш курс психологии творчества будет все же реферативным, но в качестве источников мы будем использовать не учебники и брошюры, а собственно вершины художественной литературы , где гений, зачастую бессознательно, выражает себя. Мы возьмем за правило внимательное чтение и наиболее буквальную трактовку текста, не увлекаясь далекими интерпретациями и не пытаясь навязать автору собственную мысль. Мы постараемся исходить из своеобразной презумпции искренности и точности – автору незачем лукавить, а вернее – заведомо не лжет совершенное художественное произведение; сам феномен его воздействия и бессмертия в культуре есть признак истины, более того – есть сама истина в высшей из доступных человеку форм.

Лекция №1. ТАЛАНТ.

Начнем с очень естественных, даже банальных наблюдений и утверждений.

Первый серьезный вопрос, встающий перед начинающим писать человеком, заключается в том, а стоит ли ему углубляться в это дело. Допустим, ему удавались поздравления одноклассницам с 8 марта и сатиры на учителей. Но есть смутная опасность в выражении более глубоких эмоций и настроений. Страх и стыд, сопровождающий переход от низкого жанра к высокому, вопреки здравому смыслу, не относится к самому чувству, самому факту откровенности. Юноша легко доверит другу, а девушка – подруге все свои секреты и сомнения, но напрямую, вне художественной формы. Трепет, стало быть, сопровождает само воплощение, и боится человек оказаться: топорным, неточным, бездарным .

Итак, писать или не писать? Известен и ответ: есть талант – пиши, а нет его – не стоит и связываться. Но это ответ общий, а надобен частный. И человек пускается в долгое, нервное и хлопотное прояснение проклятого вопроса: а талантлив ли я?

На первый взгляд, хорошо это или плохо, но иначе и быть не может, и спорить с данным порядком вещей все равно, что с погодой. Допустим (на время). И попытаемся суммировать то, что нам известно о таланте.

1. Талант невозможно "разложить" на составляющие: ум, например, вкус, восприимчивость. Талант есть специальное созидательное свойство человека.

2. Талант не зависит от остальных человеческих качеств и может достаться человеку беспутному, глупому или безнравственному. Синоним таланта – дар. Суждение пушкинского Моцарта о том, что гений и злодейство – две вещи несовместные, ощутимо отделяет гений от таланта.

3. Присутствие таланта полностью и чудесным образом решает основные творческие проблемы. Его счастливый обладатель может лишь долгой и активной злонамеренной деятельностью утратить дар (пропить, прогулять, продать). Тут обычно поминают евангельскую притчу о рабе, зарывшем свой талант в землю.

4. Человек вполне владеет своим талантом. Мы с трудом можем себе представить узкий талант; само это словосочетание иронично. Широта таланта предполагает полную свободу его применения. Подобно прикосновению Мидаса, талант преображает и ничтожные, служебные творения.

5. Талант умножается на труд.

6. Без таланта немыслим подлинный успех в литературе.

7. Открытым остается вопрос о возможности счастливого развития таланта. Но скорее речь пойдет лишь о раскрытии его, потому что в противном случае нам надо будет предположить в начале некий росток таланта, малый талант – а это нарушит всю фатальность картины. Кто возьмется отказать дебютанту в ростке? Кто, с другой стороны, сумеет его распознать? Скорбный дуализм всего происходящего основан на том, что талант (как и любовь, и вдохновение, и верность) может быть только огромен, иначе говоря, лишен градации по размеру, либо он есть, либо его нет.

Прочитайте еще раз этот список из семи свойств. Согласитесь с тем, что нарушение любого из них обессмысливает само слово талант, лишает его пафоса. А переходя от слов к делу – выбивает почву из-под наших ног. Опорный вопрос дебюта перестает быть опорным. Слава Богу, у нас есть ряд свидетельств в пользу стандартного взгляда на проблему.

"...Ты не глуп: как же у неглупого человека в нескольких пудах сочинений не найти удачной мысли? Так ведь это не талант, а ум. <...> Все испытывают эти вещи, – продолжал Петр Иваныч, обращаясь к племяннику, – - кого не трогают тишина или там темнота ночи, что ли, шум дубравы, сад, пруды, море? Если бы это чувствовали одни художники, то некому было бы понимать их. А отражать все эти ощущения в своих произведениях – это другое дело: для этого нужен талант, а его у тебя, кажется, нет. Его не скроешь: он блестит в каждой строке, в каждом ударе кисти..." (, "Обыкновенная история").

О безнравственной и неумной природе таланта – у Бунина в "Автобиографических заметках" насчет Хлебникова и в "Третьем Толстом", естественно, об:

"Хлебникова, имя которого было Виктор, хотя он переменил его на какого-то Велимира, я иногда встречал еще до революции (до февральской). Это был довольно мрачный малый, молчаливый, не то хмельной, не то притворявшийся хмельным. Теперь не только в России, но иногда и в эмиграции говорят о его гениальности. Это, конечно, тоже очень глупо, но элементарные залежи какого-то дикого художественного таланта были у него. Он слыл известным футуристом, кроме того, и сумасшедшим. Однако был ли впрямь сумасшедший? Нормальным он, конечно, никак не был, но все же играл роль сумасшедшего, спекулировал своим сумасшествием."

"Третий Толстой" – так нередко называют в Москве недавно умершего там автора романов "Петр Первый", "Хождение по мукам", многих комедий, повестей и рассказов, известного под именем графа Алексея Николаевича Толстого: называют так потому, что были в русской литературе еще два Толстых – граф Алексей Константинович Толстой, поэт и автор романа из времен Ивана Грозного "Князь Серебряный", и граф Лев Николаевич Толстой. Я довольно близко знал этого третьего Толстого в России и в эмиграции. Это был человек во многих отношениях замечательный. Он был даже удивителен сочетанием в нем редкой личной безнравственности (ничуть не уступавшей, после его возвращения в Россию из эмиграции, безнравственности его крупнейших соратников на поприще служения советскому Кремлю) с редкой талантливостью всей его натуры, наделенной к тому же большим художественным даром. Написал он в этой "советской" России, где только чекисты друг с другом советуются, особенно много и во всех родах, начавши с площадных сценариев о Распутине, об интимной жизни убиенных царя и царицы, написал вообще немало такого, что просто ужасно по низости, пошлости, но даже, и в ужасном оставаясь талантливым. Что до большевиков , то они чрезвычайно гордятся им не только как самым крупным "советским" писателем, но еще и тем, что был он все-таки граф, да еще Толстой. Недаром "сам" Молотов сказал на каком-то "Чрезвычайном восьмом съезде советов":

"Товарищи! Передо мной выступал здесь всем известный писатель Алексей Николаевич Толстой. Кто не знает, что это бывший граф Толстой! А теперь? Теперь он товарищ Толстой, один из лучших и самых популярных писателей земли советской!"

Последние слова Молотов сказал тоже недаром: ведь когда-то Тургенев назвал Льва Толстого "великим писателем земли русской".

В эмиграции, говоря о нем, часто называли его то пренебрежительно, Алешкой, то снисходительно и ласково, Алешей, и почти все забавлялись им: он был веселый, интересный собеседник, отличный рассказчик, прекрасный чтец своих произведений, восхитительный в своей откровенности циник; был наделен немалым и очень зорким умом, хотя любил прикидываться дурковатым и беспечным шалопаем, был ловкий рвач, но и щедрый мот, владел богатым русским языком , все русское знал и чувствовал, как очень немногие... Вел он себя в эмиграции нередко и впрямь "Алешкой", хулиганом, был частым гостем у богатых людей, которых за глаза называл сволочью, и все знали это и все-таки прощали ему: что ж, мол, взять с Алешки! По наружности он был породист, рослый, плотный, бритое полное лицо его было женственно, пенсне при слегка откинутой голове весьма помогало ему иметь в случаях надобности высокомерное выражение; одет и обут он был всегда дорого и добротно, ходил носками внутрь, – признак натуры упорной, настойчивой, – постоянно играл какую-нибудь роль, говорил на множество ладов, все меняя выражение лица, то бормотал, то кричал тонким бабьим голосом, иногда, в каком-нибудь "салоне", сюсюкал, как великосветский фат, хохотал чаще всего как-то неожиданно, удивленно, выпучивая глаза и давясь, крякая, ел и пил много, жадно, в гостях напивался и объедался, по его собственному выражению, до безобразия, но, проснувшись на другой день, тотчас обматывал голову мокрым полотенцем и садился за работу: работник он был первоклассный."

Ст. пр. Гудзенко Лариса Геннадьевна

Кафедра психологии и педагогики, 420 ауд.

Литература:

Задание для самостоятельной работы :подобрать иллюстрации к предложенному материалу.

Тема 1: Феноменология художественного творчества

1. Предмет и задачи психологии художественного творчества

    История психологии творчества

    Понятие творчества

Психология искусства – это отрасль психологической науки, предметом которой являются свойства и состояния личности , обуславливающие создание и восприятие художественных ценностей и влияние этих ценностей не ее жизнедеятельность.

Психология творчества – область психологических исследований творческой деятельности людей в науке, литературе, музыке, изобразительном и сценическом искусстве, в изобретательстве и рационализаторстве.

В психологии художественной деятельности объединяются оба эти предмета. Итак,

Психология художественного творчества изучает закономерности художественной деятельности, особенности художественного мышления, психологические механизмы создания художественного образа и его восприятия, психические состояния в процессе творчества, личность художника и его способности.

Исторически первые дискуссии в науке начались о психологии искусства, но оказалось, что психологические закономерности его исследованы совершенно недостаточно. Единственная отечественная работа в этой области "Психология искусства" Л.С. Выготского – исследование не завершенное. Б.Г. Ананьев: «…нужна психология искусств, а затем психология искусства (конкретного)».

Гипотезы Б.Г. Ананьева, требующие научного решения:

  • Природа искусства и художественной одаренности

    • Наличие биологических предпосылок художественной одаренности

    Эмоциональная сфера личности художника

    Динамика формирования и развития творческих способностей

Методы исследования:

    Методы общей психологии: наблюдение, опрос, тестирование

    Проективные методики

    Анализ сопутствующих основной работе материалов

    Изучение черновиков писателей, писем, дневниковых записей, самоотчетов, эскизов картин

    Естественный эксперимент (игры)

    Психофизиологические методы

    Моделирование

2. История психологии творчества

Оформлению психологии творчества как науки способствовали:

    Успехи общей психологии

    Концепция сознания и познания Э.Маха и Э.Гартмана

    Философское течение итуитивизма А.Брегстона

    Учение о бессознательном З. Фрейда (попытка объяснить механизмы творчества неосознанными влечениями человека и их сублимацией)

Первыми направлениями развития психологии художественного творчества стали идеи:

      Идея Гартмана о приоритете бессознательного в творческом процессе вызывает особый интерес к творчеству во сне, к процессам «озарения».

      Идея роли наследственности в развитии творческой одаренности. Работа Ф. Гальтона «Наследственность таланта».

      О связи гениальности и помешательства. Работа Ч.Ломброзо «Гениальность и помешательство», где обосновывается предположение, что талант есть патологическое развитие личности, род маниакального психоза.

Идеи, приоритетные в отечественной науке до 30-х гг.:

    умственно одаренным людям присуща «экономичность» мыслительной деятельности (И.А. Сикорский)

    искусство как особого рода «сгущение» мысли (А.А. Потебня)

    творчество художника по своей природе однородно с процессом восприятия произведения искусства (С.О. Грузенберг)

    искусство – это, прежде всего сумма средств внушения, а эмоция носит суггестивныйхарактер (С.О. Грузенберг)

В 1930-е годы в России свертываются все исследования художественного творчества.Закрывается основанная в 1923г. Гос. Академия Художественных Наук. В 1940-е годы появляются лишь отдельные работы известных психологов, посвященных творчеству: в 1941 г. – большая статья Б.Г.Ананьева «Опыт психологической трактовки системы К.С.Станиславского. В 1947 г. – классическая монография Б.М.Теплова «Психология музыкальных способностей».

В 1930-е годы исследования психологии творчества на Западе сосредоточиваются или в области изучения интеллектуальной одаренности, или в области прикладных работ по тестированию отдельных способностей.

Возрождение интереса к проблемам творчества в 50-60 гг.:

    Институт творчества в Беркли (Калифорния)

    Сборники статей под общим названием «Одаренные и талантливые»

    Разработка тестов, диагностирующих творческие способности

    Обучение приемам творческого мышления (Д. Осборн)

    Идеи осамоценности личности, ееуникальности, овнутренней свободекак обязательном условии гармонии человека и его окружения

    Комиссия по комплексному изучению художественного творчества при АН СССР под председательством Б.С.Мейлаха (1963-1987)

    Европейский совет по одаренности (ЕНА), созданный под эгидой ЮНЕСКО в 1989 г.

Если открыть толстый, тяжкий, верный и дружественный по отношению к нам словарь русского языка Ожегова, там отыщется такое определение психики: психика – это душевный склад человека. Если спросить у старика Ожегова, что есть психология, он ответит: психология - совокупность психических процессов, обуславливающих какой-нибудь род деятельности. А следом петитом, приведет пример такой деятельности: Психология Творчества . Можно воскликнуть: Ура! Да это же наше искомое. Теперь отыщем словарное и лапидарное определение творчества и отойдем от энциклопедических крохоток-истин. Энциклопедический словарь опять тут как тут: «Творчество – деятельность, порождающая нечто качественно новое и отличающееся неповторимостью, оригинальностью и общественно-исторической уникальностью. Оно специфично для человека, так как всегда предполагает творца – субъекта творческой деятельности; в природе происходит процесс развития, но не творчества». (!) Ого. Какими странными словами оканчивается дефиниция. Значит, творения, проистекающие от человека - и творения, рождающиеся от природы - находятся по разным берегам? А почему же тогда Верлен сказал: «поэзия состоит из вещества природы»? Ну что ж, пусть будет так, как хочет энциклопедический словарь.*

    Хотя чуть-чуть всё-таки ввернём слово: истинный писатель не мыслит на страницах своих книг, (впрямую излагать свою мысль в художественном тексте, всё равно что дарить подарок с этикеткой, на которой стоит цена); истинный писатель создаёт такую конструкцию текста, которая порождает писательскую мысль, даёт мыслить писателю. Организация художественного текста писателем в момент писания такова, что сама конструкция художественного текста обладает функцией рождения мысли, своей конструкцией текст как бы сам порождает мысль. Как порождает природа. Это мнение Пруста. В ХХ веке, скажем, у Цветаевой были аналогичные идеи, и хотя звучат они не похоже, но Цветаева фактически говорила о том же: в искусстве стоит не проблема творчества, а проблема рождения, что действительная поэтическая проблема – это проблема того, чтобы рождать, как природа, а не творить как человек, выполняющий некую планомерную и целесообразную деятельность.

2. Категория свободы в отношении выбора между добром и злом в творчестве

Теперь - о метафизике творчества. Философ Николай Бердяев, размышляя над вопросами личности и свободы, ставил вопрос: отчего Священное писание ничего не говорит о творчестве? И отвечал: акт человеческого творчества нарочно был сокрыт в направлении от высших сил к человеку, чтобы свобода открытия творчества оставалась за человеком и ответно была направлена от человека к Богу. Таким образом открытие человеком творчества - есть свободный акт. Творчество и есть эквивалент свободы.

Без свободы нет творчества. Во всяком случае без тайной свободы. Творчество может и не иметь явной свободы, но должно иметьтайную свободу. Так это понимал Пушкин. Если институт творчества был сокрыт высшей силой от человека, если творчество, - улыбнемся, - так сказать, было законспирировано Богом, то возникает вопрос, а кем оно было инспирировано? Не тем ли, кого Вячеслав Иванов назвал «обезьяной Бога», то есть дьяволом? Послушаем Альфреда Шнитке. «Для меня жизнь есть непрерывное взаимодействие рационального, божественно-предопределенного - и непрерывного потока иррационального, как бы еще непроросшего, совершенно нового. А ко всему новому

приковано особое внимание дьявола». Вспомним только что найденное в словаре определение творчества: «Творчество – деятельность, порождающее нечто качественно новое…». Шнитке: «… а ко всему новому приковано особое внимание дьявола.»

Таким образом, к творчеству, к творческому вдохновению, то есть к творческому беспамятству приковано особое внимание дьявола? Или не к нему, не к вдохновению, именуемому творческим беспамятством, а к скрупулёзной работе над черновиком, которую имел в виду Флобер, говоря: «Дьявольское свойство прозы в ее незавершённости», то есть в её незавершаемости, в невозможности перестать всё править и править рукопись, потому что хорошему нет предела?

Скорее всего, всё устроено так: ошую и одесную художника стоят Бог и тот, кого мы называем его отрицательной противоположностью, а душа художника – канатоходка с картины Соломаткина, где девочка с балансиром идет по канату над толпой. Ей нельзя сверзнуться ни в правую, ни в левую бездну, - все гибель. Не есть ли это аллегория художника в искусстве? Наверное, искусство - единственный институт, свободно расставляющий точки над тем, что есть добро и зло внутри системы отдельного художественного произведения; институт, свободный от присутствия критериев внутри магнитного поля искусства в целом и внутри определенного художественного произведения в частности, смещающий полюса добра и зла так, что иногда зло, как эгидой, покрыто сияющим колпаком убедительной положительности, абсолютно художественной, позволяющей, например, писателю брать эпиграфом к роману строки из Гете Фауста:

«…так кто ж ты, наконец?

Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо…»

и строить этико-эстетическую идею романа на содержании и мысли этого эпитета.

С другой стороны, надо, конечно, понимать, что поэт, зачастую живя, как, например, Иосиф Бродский, во время кризиса скомпрометированных идеологий, когда само существование нравственных абсолютов и вечных ценностей бывает взято под сомнение, пишет о борьбе Добра и Зла, Правды и Лжи, Красоты и Безобразия. Писать об этом, по словам Чеслава Милоша, можно лишь соблюдая некий нравственный кодекс: поэт «должен быть богобоязненным, любить свою страну и родной язык, полагаться только на свою совесть, избегать союзов со злом и не порывать с традицией». В своей книге о Бродском Лев Лосев добавляет: но главное у Бродского, по словам Милоша – его отчаяние, это отчаяние поэта конца ХХ века, и оно обретает полное значение только тогда, когда противопоставлено кодексу неких фундаментальных верований. Представим, что это отчаяние, в случае Бродского, и есть его балансир.

Марина Цветаева в области адвакатуры дьявола зашла очень далеко, - вот отрывок из её прозаического произведения «Чёрт», (она называет его Мышатый):

«Милый дог моего детства – Мышатый! Ты не сделал мне зла. Если ты, по писанию, и «отец лжи», то меня ты научил – правде сущности и прямоте спины. Ты прямая линия непреклонности, живущая у меня в хребте.

Ты обагатил моё детство на всю тайну, на все испытание верности, и, больше, на весь тот мир, ибо без тебя бы я не знала, что он – есть.

Тебе я обязана своей несосвятимой гордыней, несшей меня над жизнью.

Тебе я обязана своим первым сознанием возвеличенности и избранности, ибо к девочкам из нашего флигеля ты не ходил.

Это ты разбивал каждую мою счастливую любовь, разъедал её оценкой и добивая гордыней, ибо ты решил меня поэтом, а не любимой женщиной.

Это ты оберёг меня от всякой общности – вплоть до газетного сотрудничества, нацепив мне, как злой сторож Давиду Копперфильду, на спину ярлык: «Берегитесь! Кусается!»

И не ты ли, моей ранней любовью к тебе, внушил мне любовь ко всем побеждённым, ко всем поверженным – последних монархий, последних конских извозчиков, последних лирических поэтов.

Бог не может о тебе низко думать – ты же когда-то был его любимым Ангелом!

Тебе я обязана зачарованным, всюду со мной передвигающимся, из-под ног рождающимся, обнимающим меня как руками, но как дыханием растяжимым, всё вмещающим и всех исключающим, кругом моего одиночества.

Грозный дог моего детства – Мышатый! Ты один, у тебя нет церквей, тебе не служат вкупе. Твоим именем не оскверняют ни плотского, ни корыстного союза. Твоё изображение не висит в залах суда, где равнодушие судит страсть, сытость – голод, здоровье – болезнь: всё то же равнодушие – все виды страсти, всё та же сытость – все виды голода, всё то же здоровье – все виды болезни, всё то же благополучие – все виды беды.

Тебя не целуют на кресте насильственной присяги и лжесвидетельства. Тобой, во образе распятого, не зажимает рта убиваемому государством его слуга и соубийца – священник. Тобой не благословляются бои и бойни. Ты в присутственных местах –не присутствуешь.

Ни в церквах, ни в судах, ни в школах, ни в казармах, ни в тюрьмах, - там, где право – тебя нет, там где много – тебя нет.

Нет тебя и на пресловутых «чёрных мессах», этих привилегированных массовках, где люди совершают глупости – любить тебя вкупе, тебя, которого первая и последняя честь – одиночество.

Если искать тебя, то только по одиночным камерам Бунта и чердакам Лирической Поэзии.

Тобой, который есть зло, общество не злоупотребило».

Марина Цветаева, свободно расставив акценты над добром и злом, написала панегирик своему чёрту.

Не далёк от неё и философ Лев Карсавин. Вот отрывок из его книги «Путь православия»:

“Десять лет слуга верою и правдою служил рыцарю. Всё делал и не получал никакого жалованья. Заболела жена рыцаря, и – так опасно, что, по словам доктора, спасти её можно было только львиным молоком. Но где же возьмешь львиное молоко, когда время не терпит, львы водятся в Африке, а рыцарь с женой жил во Франции? Поведал рыцарь своё горе верному слуге. И вдруг – исчез куда-то слуга, а к вечеру является с бутылкою парного львиного молока. От радости рыцарь сначала даже не подумал, откуда достал слуга львиное молоко: сразу побежал напоить жену. Однако утром, когда жене полегчало, стал рыцарь сомневаться. Позвал он слугу и велел ему именем Господним сказать, откуда он взял львиное молоко и что он за человек. Под такою клятвою должен был слуга сознаться, что он бес; и сказал, что великое для него утешение жить с сынами человеческими. Но рыцарь побоялся, как бы от такого слуги не вышел вред его душе, и отказал ему от места. А чтобы не остаться в долгу перед бесом, дал ему рыцарь за всю его верную службы один червонец. Бес же от червонца решительно отказался и сказал рыцарю: «Купи ты лучше на всё моё жалованье колокол и повесь его в твоей церкви на колокольне, чтобы сзывал этот колокол людей на молитву».

Здесь добро и зло поставлены с ног на голову: чёрт – лучше и благороднее человека.

Искусство, отталкиваясь от общепринятых норм этики (внешних по отношению к определенно-конкретному художественному произведению) устанавливает в нем закон своей внутренней этики. Произведение искусства свободно, - как оно свободно от назидательности, - от практических целей. Вот Оскар Уальд. Вот его статья «Критик как художник». Послушаем его: «Эстетика выше этики. Она принадлежит сфере более высокой духовности. Научиться видеть красоту вещей – это предел того, чего мы способны достичь. В становлении личности даже обретенное ею чувство цвета важнее обретенного понимания добра и зла… Достигая вершин истинной культуры, что является нашей целью, мы достигаем совершенства, о котором мечтали святые, совершенства тех, для кого грех невозможен, и не оттого, что они аскетически сдерживают себя, а потому, что в своих полностью свободных поступках не могут нанести урона душе, они не могут возжелать ничего, что причинило бы ей вред, а душа есть сущность столь священная, что она способна претворять в подлинное богатство опыта, в подлинную тонкость восприятия мира, в подлинную новизну мысли все поступки и страсти, которые для нашей публики были бы пошлостью, для безграмотных – позором, для живущих постыдной жизнью – гадостью». А Блок постулировал: «Единственный закон для лирического поэта – «я так хочу», и никто не вправе требовать от него, чтобы зеленые луга ему нравились больше, чем публичные дома».

В завершение можно обратиться к высказыванию писателя Милана Кундеры из книги «Нарушенные завещания»:

«Искусство литературы, в частности романа – это область, где бездействуют моральные оценки.

Прекращение действия моральных оценок не означает аморальности романа, в этом его мораль. Это мораль, которая противостоит неистребимой человеческой привычке судить мгновенно, безостановочно, всех и вся. Судить преждевременно и безосновательно. Эта страстная готовность судить – с точки зрения мудрости романа является самой отвратительной глупостью, самым опасным злом. Романист не оспаривает законности моральных оценок как таковых, он лишь выносит их за пределы романа. Если это доставляет вам удовольствие, - там и осудите… Эмму Бовари, осудите Растиньяка, дело ваше…

Создание воображаемого пространства, где бездействуют моральные оценки, было подвигом особой важности: только здесь могли раскрыться персонажи не ради ранее существовавшей истины, как примера добра и зла или как воплощение объективных законов, которые сталкиваются между собой, а как независимые существа, созданные на основе их собственной морали, их собственных законов. Западное общество взяло за правило представлять себя как общество, где соблюдаются права человека. Но прежде чем человек смог получить эти права, он должен был сформироваться как индивидуум, считать себя таковым и считаться таковым. Этого бы не могло произойти без долгого практического опыта европейских искусств и, в частности, романа, который учит читателя проявлять любопытство по отношению к другим и пытаться понять истины, отличные от тех, которые он исповедует сам. В этом отношении прав Сиоран, описывая европейское общество как «Общество романа» и называя европейцев «сыновьями романа».

Художник идет по канату, балансируя, не перевешиваясь ни к святым сего мира, ни к князю мира сего.